А. Мартинес - Зов крови

Ящик содержал в себе невообразимые ужасы — документы, исписанные безнадежностью и страданием. Людям приходилось ежедневно в него заглядывать, и тогда они молились всем богам сразу, какими бы жестокими и безразличными к людскому страданию они ни казались, чтобы, протянув руку в темные глубины ящика, не извлечь оттуда свой конец. Этот вездесущий ящик, тень которого нависает над каждым домом, каждой квартирой и любым другим обиталищем цивилизованного человека, напоминает ему о том, что он не является хозяином своей судьбы. И сколько бы ни пытался человек это отрицать, но Вселенная требует свой кусок плоти, и она никогда не насытится, никогда не отречется от своего права высасывать из человека жизнь и до самой его смерти кормиться его несчастьями, его потом и кровью. А иногда это продолжается и за чертой жизни.

Филип, как и все цивилизованные люди, научился жить с ящиком. Он свыкся с постоянным ожиданием все новых и новых запросов. Впрочем, в последнее время он осознал, насколько ящик его поработил. Он пришел в ужас от понимания того, что каждое утро покорно плетется к нему и кланяется, уподобляясь кукле, лишенной собственной воли. Но даже это понимание не освободило его от тирании ящика.

Итак, сегодня утром он, как всегда, направился к ящику, к этому приводящему его в исступление ящику, сунул руку в призрачные глубины и извлек очередную порцию богомерзких заповедей.

— О черт! — застонал он. — Счета.

Он досадливо захлопнул дверцу почтового ящика, борясь с желанием схватить топор и изрубить чертову штуковину в щепки. Но убить его было невозможно. Ящик не был зверем. Он не был даже головой зверя. Он был всего лишь щупальцем, протянувшимся из великого непознанного, из того жуткого места, где плодятся счета по кредитным картам, почтовая реклама и отчаяние.

С океана налетел порыв холодного ветра. Облака расступились, пропустив одинокий солнечный луч. Он на мгновение озарил безрадостный пейзаж, прежде чем тучи снова сомкнулись в бесконечную бурлящую серую массу.

Филип вбежал в дом. Вэнс готовил завтрак. Аромат жареных яиц и бекона был первым приятным моментом за сегодняшний день.

— Это были последние яйца, — сказал Вэнс, испортив радость момента. — В почте есть что-нибудь хорошее?

Филип промычал что-то невнятное, не в силах облечь в слова то, что Вэнс знал и сам. Впрочем, Вэнсу было легче. Ввязавшись в эту затею, он просто принял предложение Филипа, которому принадлежала идея.

Как ему могло прийти в голову то, что кому-то захочется остановиться в его мини-отеле, затерянном в этой географической и культурной глуши? В Новой Англии были места, много мест, отличающихся причудливостью нравов и обычаев, мест, где живут причудливые люди с причудливой речью, готовые поделиться своей причудливой мудростью.

Но что же Клэм-бей? Тут было холодно даже в солнечную погоду, уныло даже во время так называемого лета, которое здесь длилось ровно четыре недели. Тут росли деревья, на которых никогда не бывало листьев, и жили странные люди. Странные без причудливости. Просто странные. Они были тихими и не то чтобы враждебными к чужакам, но относящимися к ним настороженно. А чужаками тут считались члены любой семьи, которая жила здесь меньше пяти поколений. И Филипу ничуть не помогало то, что его прапрадедушка был одним из полноправных жителей Клэм-бей. И то, что дом, который достался ему в наследство, представлял собой форменную руину, прежде чем он вложил в его ремонт несколько тысяч долларов в надежде привлечь туристов. Он все равно оставался чужаком.

И это было сложновато скрыть. И дело было не только в том, что все жители Клэм-бей имели склонность к серой одежде, ходили медленно и как будто неохотно, волоча ноги по земле. И не в том, что говорили они тоже медленно и с запинками, и что в их речи не было совершенно ничего причудливого или своеобразного. Они были все похожи друг на друга. В этом городишке существовал какой-то совершенно особый генофонд, который оказался не слишком благосклонен к своим носителям.

Тут даже с моллюсками было плохо. [1] Clam — съедобный морской моллюск (англ.).

Филип и Вэнс позавтракали в полном молчании. Комментировать растущую гору счетов и отсутствие туристов не было никакой необходимости. Даже не глядя на бюджет, Филип знал, что у них есть еще четыре месяца, прежде чем всепоглощающий долг… того… поглотит их.

Раздался звон колокольчика, закрепленного снаружи на входной двери. Филип и Вэнс вскочили и бросились в прихожую приветствовать гостя. Их надежды рухнули при виде местного констебля.