Михаил Садовский - Будни накануне

— И…

— А свояк — это замдиректора патентного… понял?

— Так они, что — после работы проводят семейное межведомственное производственное совещание по селектору каждый день? — разозлился я.

— Ты же светский человек, Николай, — эта новость меня сразила.

За бутылку спирта, которую я выменял на пакет термопар у «эксплуататоров» — так мы звали цеховую бригаду эксплуатационников, Михалыч подобрал мне все недостающие фланцы, болты, переходы, стяжки, а чего еще не хватило — выточил. Теперь я мог на своем столе делать один то, что раньше на огромном стенде всей лабораторией… а проще сказать: на каждый опыт три минуты. Пеки точно, как блины на сковородке. Сходство не образное, а фактическое… Я приходил в шесть утра, включал все свое хозяйство и грел часа три, четыре, а потом, когда все уходили на обед, работа замирала, никто ничего не включал и не выключал, и напряжение в сети переставало скакать — я проводил свои опыты и пек данные. Самописец взвизгивал от восторга, лента шипела, потихоньку, от удовольствия хрюкал клапан, и на душе было просто и пусто, потому что душа уходила в то, что я делал руками, а это всегда успокаивает и укрепляет.

За окном уже дробила ранняя зима, хотя было время средней осени. Но тетя Саша вчера, когда я опоздал из булочной и заговаривал ей зубы, сказала, что нынче все приметы прахом пошли, потому что небо продырявили ракетами и толку никакого нет на приметы оглядываться — все не совпадает.

В толстом журнале на английском я вычитал, что кто-то в каком-то Массачусетсе сделал нечто подобное… читал, читал и решил, что ничего не могу вычитать из-за своего немощного английского. Тогда я позвонил Люське, отпросился с обеда и срочно поехал мыкать истину. Но Люська быстренько все перевела мне слово в слово, точно, как я, сказала мне, что у меня экселент флюент инглиш, и что я болван, потому что надо такие вещи сразу патентовать. Они, капиталисты, наверное, так и сделали, а в статье секреты не выдают, а мы русские разгильдяи, а я — главный разгильдяй, пишу статьи да еще приплачиваю редакторам, чтобы мои секреты по миру пустили скорее, и что мне надо срочно подавать на патент, а уж она позаботится, чтобы все быстро оформилось… Потом она сняла очки, свела лопатки под свитером, так что грудь у нее стала в два раза больше… Я уже знал, что будет дальше, и с ужасом смотрел на дверь, а она махнула рукой, мол, черт с ними, она все понимала раньше, чем я успевал сказать, и стала целоваться… Так больше никто не умеет… Мне вообще до сих пор кажется, что если бы не очки, они ей очень мешали, она бы целый день только и целовалась… здорово у нее это получалось…

Авдошкина меня так запугала, что я потащился в свой институт, откуда выпустился только недавно, и пошел по нахалке на кафедру. Профессор вспомнил меня, потому что он еще тогда сказал, что в его практике первый случай, когда студент весь семестр практически прогулял, а экзамен сдал на отлично. Правда, «отл» он мне тогда не поставил, и мы с ним поспорили, кто прав: снижать на балл за то, что я не ходил на его лекции, или ценить то, что я на экзамен в башке принес, а не табель посещений… Но мы так и не решили, кто прав… вернее, я вовремя опомнился и унес ноги, потому что, честно говоря, не надеялся с первого захода проскочить у него — вся надежда была, что попаду сдавать к другому… Но он весь поток по фамилиям помнил, и сам вызывал тех, кто на лекциях не бывал, а спрашивал именно так, как излагал — свою теорию. Я его обхитрил, конечно, но не стал рассказывать, что вместо учебника взял в библиотеке две его диссертации — кандидатскую и докторскую — и мне хватило, значит.

— Ты — балды! — сказала мне Люська. — Кто же без предварительного звонка такие вещи делает.

— Так он же согласился посмотреть мои результаты и выводы.

— Он-то согласился, конечно, ему такой куш в руки сам плывет, а что у тебя скажут?

— Что?

— Что ты за спиной Бороды делаешь работу в его лаборатории на сторону! А?

— Не может этого быть!

— Коля, знаешь, что я придумала? — она сняла очки и указательными пальцами придавила уголки глаз у носа. Я уже весь напрягся и начал таять, но она близоруко приблизилась ко мне и объявила: — Нам надо пожениться, — я так обалдел, будто стукнулся лбом в торец поручня, когда троллейбус затормозил…

— Да?

— А ты разве сам не понимаешь? В каких условиях ты работаешь, как питаешься, как спишь…

— Я…

— Единственно, что у тебя хорошо — это вечера… Согласись… потому что ты со мной…