Юли Цее - Темная материя

На пороге стоит Себастьян со следами внезапно оборванной ссоры на губах, с раздутыми до упора легкими, с глоткой, уже напрягшейся для крика. Его взгляд растерянно мечется туда и сюда на уровне глаз комиссара.

— У вас найдется мусорное ведро? — спрашивает Шильф.

Он протягивает хозяину квартиры, к которому предполагает наведаться в гости, смятый бумажный пакетик, из которого высыпаются крошки. Быстрым движением Себастьян выбивает пакетик из его руки.

— Убирайтесь!

Комиссар, разумеется, давно просунул в дверь ногу. Сквозь узкую щелку они смотрят друг другу в лицо. Вместо того чтобы начать ругаться и бороться за право входа, они внезапно оказываются рядом, вместе запертые в плотной капсуле тишины, в которой между ними происходит что-то, для чего в языке не находится слов. Встреча. Одновременная остановка в точке пересечения двух разнородных расстройств жизненного порядка.

«Вот и затянулся узел, бесповоротно соединивший наши жизненные пути, подумал комиссар», — думает комиссар.

Течет время размеренно падающими каплями из подтекающего крана в квартире за спиной Себастьяна. Течет время, отмеряемое стуком пневматического молотка, доносящимся из отдаленного переулка. Вероятно, есть много вопросов, которые стоило бы обсудить. Почему у каждого из них такое чувство, будто другой явился для того, чтобы ему помочь? Можно ли остановить крушение жизни на грани разлома? Как потом склеить трещины? Может ли происходить между незнакомыми людьми что-то похожее на взаимное узнавание с первого взгляда?

Однако нельзя же вечно стоять на месте!

— Профессор, — произносит Шильф тихо, с оттенком сожаления, — я из полиции.

Себастьян тотчас же пропускает его через порог, а сам на негнущихся ногах уходит в квартиру. Не оглядываясь на посетителя, он устало опускается в гостиной на кушетку и садится, облокотясь на колени и подперев голову ладонями.

— Сожалею, — говорит комиссар Себастьяну, когда тот наконец поднимает голову и трет себе покрасневшие глаза. — Но я все еще тут.

И снова в комнату сочится тишина, от которой уже не веет задушевностью. Это молчание двух путников, ожидающих на вокзале каждый своего поезда. В то время как Себастьян глядит в потолок, будто там, наверху, может быть что-то интересное, комиссар осматривается в комнате. Вещи в ней стоят как потерянные. Они словно бы утратили то, что прежде объединяло их в подобранный со вкусом интерьер. Вещи стоят безучастные, как статисты, не занятые в мизансцене.

Потребовались какие-то секунды, печально думает Шильф, чтобы все здесь кануло в прошлое.

Он вслушивается в отголоски той сцены, которую поневоле воспринимала комната, ведь у предметов нет ушей, которые можно заткнуть. По стенам по-прежнему мелькает тень мужчины, мечется туда и сюда в поисках выхода, заламывая над головой руки, словно для защиты от чего-то тяжелого, что грозит на него свалиться. В кожаной обивке кресла застряли крики женщины.

Это кино! Этого не может быть в действительности!

Ее наманикюренные пальцы разворочали лежащую на журнальном столике стопку журналов; она хотела спихнуть их на пол, но удержалась.

Ральф мертв ? Мой сын похищен ? А я, счастливая и ни о чем не догадывающаяся, катаюсь в Аироло на велосипеде?

Счастье и неведение, думает Шильф, — это слова-синонимы, милая госпожа профессорша!

Спинка дивана трясется под ударами мужского кулака.

Посмотри! На! Меня! Не мог я тебе позвонить, черт возьми!

Пауза. Передышка.

Потише, пожалуйста!

Мужчина расхохотался так, что заколыхались занавески.

Можешь не волноваться, он спит как убитый. Таблетка на дорожку.

Смех затихает. Со стеклянной поверхности журнального столика, испаряясь, сходит отпечаток женской руки.

Тут что-то… Не так… Я не могу…

А я?

Мужской голос, набирая силу, расталкивает стены, увеличивая пространство комнаты до размеров собора, где каждое слово, отдаваясь от стен, продолжает звучать несколько секунд.

Хочешь знать, что я пережил? Вот каково это чувствовать! Вот так, вот так!

Кресло отскакивает в сторону, когда на него падает хрупкое тело, которое только что сильно тряхнули за плечи.

Себастьян! Пусти!

Последний возглас — как вспышка молнии, хлопнувшая дверь — удар грома. После бури — тишь да гладь. Чистое издевательство. Соседская собака заливается на три голоса — тоненький, средний и громкий.

— Вам знакомо это чувство, когда ты все потерял? — спрашивает Себастьян.