Михаил Садовский - Ощущение времени

Когда он добрался до последней страницы, оказалось, что через два дня его выписывают.

Он подкараулил Зину в коридоре и смущённо объявил ей, что готов к расплате. Она не поняла сначала, и Додик объяснился, что рукопись готова, и что обещания свои он всегда выполняет, а потому, если у неё есть возможность послушать его после дежурства, он будет читать ей хоть всю ночь до утра.

Зинаида загадочно улыбнулась и назначила ему свидание, как раз в ночь перед выпиской — так совпало расписание… и в тесном предбаннике у кастелянши, куда «люди в белых халатах» не заглядывали, если в двери с надписью «Служебное помещение» светилось занавешенное изнутри, маленькое окошечко, потому что знали, что втайне от начальства сестры назначали там свидания больным, всю ночь напролёт читал Додик свою повесть, изредка поднимая глаза на заплаканное лицо позабывшей обо всём на свете её первой слушательницы… Она опустила руку с марлевой салфеткой, заменявшей платок, в карман и нервно перебирала пальцами, смотрела на стоящего перед ней человека и после долгого молчания вдруг обняла его и тихо сказала, не отстраняясь, так что звук долетал до него из-за спины: «Додик… я очень боюсь за тебя… не надо так… не пиши кровью»…

Из больницы Самарский вышел с готовой рукописью. Потрёпанные, помятые листы с закруглившимися углами были исписаны в междустрочьях и на полях мелкими теснящимися буковками. Звёздочки и стрелки требовали читать внизу, читать на обороте, а когда места не хватало, страница продолжалась приклеенными косо и загнутыми снизу и с боков листками, на которых было крупно выведено «ОТВЕРНУТЬ!»

В городе было душно, пыльно и пусто. Жёлтые листики неохотно падали на асфальт, как первые веснушки осени. Почтовый ящик тоже был пуст… мёртвый сезон — все старались исчезнуть: кто на юга, кто в деревню, если там кто-то выжил… куда Додик ни звонил, везде отвечали односложно: «Отпуск, отпуск, отпуск…»

Но его теперь держал ритм прозы, им же самим ей заданный. Он настолько был им пропитан, настолько врос в своё повествование, что совершенно естественно шагнул в его продолжение, в свой город, где ничто его не отвлекало и не сбивало с этого пути. Даже в переговорном за стеклом сидела незнакомая пожилая женщина, ничего не ведавшая ни о ком или не хотевшая вступать в разговоры.

Иванова найти не удалось. Серый не вернулся из загранки или уехал отдыхать. Дрейден оброс библейской бородой и работал над своей теорией сутками в полуподземелье с гудящим котлом. Лизку устроил в пионерский лагерь приятель, она недавно вернулась… даже Анна Ивановна куда-то исчезла, и в квартире разлился необычный покой.

Додик бродил по городу и подспудно ждал какой-то невероятной встречи с Милкой… с той, своей, которая уехала много лет назад, и на самом деле с которой он не расставался.

— Опять повесть принёс, — всплеснула руками машинистка.

— Окончательный вариант, — совершенно серьёзно уверил Додик. — В больнице родил… в терапевтическом отделении.

— Самарский, ты на кого работаешь? — спросила Нинка и уставилась на него.

— Не понял? — переспросил Додик.

— Ты на машинистку работаешь. «Не понял…» — передразнила она саркастически… — я ж уже по пятому разу это переписываю.

— И что? Не получается по-другому… знаешь, сколько раз Толстой переписывал.

— Тихо! — прервала его машинистка, — У него Софья Андреевна была, она ему бесплатно переписывала!

— Ну, и что? — удивился Додик.

— А то! — нравоучительно растягивала слова Нинка. — То, что ты столько денег изводишь, а всё равно не напечатаешь это… а жить как?!

— Проживу!..

— Э-эх! Непутёвый ты, Додик, — сказала она вдруг совершенно ласково, даже нежно, — жениться тебе надо.

— Что ж я, рукописи перестану править?

— Писать о другом станешь, что продать можно, потому что не только о себе думать будешь… у тебя ж такое перо лёгкое.

— Может, слишком лёгкое… на продажу-то их полно — вон целый Союз — строчат, строчат… настоящих, жаль, мало.

— Эх, Додик, всё правду найти хочешь… где? Нет. Надо тебе жениться — точно!

— У тебя один диагноз, Нина! Как приговор!.. Да на ком, — нет же никого!

— Во! Ты что всех баб растерял? Так хоть на мне! — опять сменила тональность Нинка, — я тебе печатать бесплатно буду! Всё деньги в доме останутся.

— Подумаю, — согласился Додик и буквально в самое ухо прошептал ей, — ты, пожалуйста, лишнюю закладку не делай, ладно… — Нинка кивнула головой. Додик поцеловал её в щеку и молча вышел. Он знал, что машинистки всегда делают лишнюю закладку (да Нинка всё равно сделает, хоть и обещала), когда им очень нравится рукопись, а потом не хранят копию у себя, а пускают по рукам, дают почитать подругам. Многие произведения благодаря этой маленькой хитрости не исчезли навсегда стараниями Большого дома или по случайным трагическим обстоятельствам… «Это верно, конечно, — рассуждал он по дороге, — что „не надо заводить архива, над рукописями трястись“… да не больно-то жизненно… может, потом, лет через пятьдесят или сто литература нынешняя совсем по-другому выглядеть будет… другие книжки из нашего времени изучать в школе будут… не „Железный поток“, не „Цемент“… не только такие же идиоты в наше время существуют… есть же ещё и Гроссманы, и Казаковы и Казакевичи…»