Михаил Садовский - Ощущение времени

В тусклом приёмном покое ему выдали халат и сразу пропустили внутрь. Сердце колотилось — значит, очень серьёзно… но в коридоре перед палатой его остановили, и он увидел только, как Лёньку с забинтованной головой, закрытыми глазами и приделанной к каталке капельницей куда-то повезли два парня… на вопрос они только махнули рукой… женщина в белоснежном халате появилась неожиданно и тихо сказала, крепко взяв за руку выше локтя; «Идите за мной!». В кабинете она усадила Додика напротив себя за столом, закурила и, пристально вглядевшись в него, сказала:

— Это уже не первый случай… и почерк тот же… или хулиганы, или хуже. После ОВИРа уже не первый случай… надеюсь, что обойдётся без трепанации… но сотрясение мозга со всеми сопутствующими прелестями. Подробности в другой раз… вот вам ключи, он просил сразу же ехать к нему, потому что дочка одна и ничего не знает… сказать: «Папа уехал в командировку…» Вы адрес знаете? — поинтересовалась она. — Додик усмехнулся и ничего не ответил… — Я передам ему, чтобы не беспокоился, а вы позвоните завтра… вот на этот телефон… спишите на аппарате номер… я дежурный врач Эльвира Степановна Кружиянц.

Додик замешкался и потом впопыхах представился: «Додик!.. О, простите, Давид Самарский… товарищ… ну, друг этого… этого человека…»

На улице он долго голосовал, униженно уговаривал таксиста ехать на Тульскую, потом буквально рассвирепел и в следующую машину с зелёным огоньком плюхнулся безо всяких, а усевшись, провозгласил, что ехать им на Малую Тульскую. Таксист прокрутил счётчик и поинтересовался:

— Неприятности?

— Друг в больнице.

— Аппендицит?

— Хуже… хулиганы избили… проломили голову, а ребёнок один дома.

— Понял! — откликнулся водитель и прибавил газу… — А ты, если отказывается везти кто, ничего не говори и записывай номер… даже если нечем, делай вид, ну, что записываешь… сразу переменится… потому как премия накроется, если в парк сообщишь… всей колонне, понял?.. Не знал что ли?.. Точно… и никаких проблем. Своих больше, чем чужих, бояться надо! Так отделают!.. — Опять свои — чужие, машинально отметил Додик. — Обойдётся с другом… не дрейфь… ты извини, что говорю много… чтобы не заснуть, знаешь, по четырнадцать часов за баранкой… 12 — смена да домой, из дому… я без сменщика, машина старая… а им инвалидность не выдают — работай и всё, пока не встанет… только деньги тянет из заработка и всё… мастеру дай, слесарю дай… — он ещё говорил, говорил без остановки, и всё это вмещалось в бесконечный тревожный день, начавшийся там, далеко в детстве перед отъездом Милки, и теперь в преддверии отъезда его друга, опять наполненного болью и слезами… тем, чего в стране никогда не значилось в дефиците, а избыток не переполнял мир, и это изобилие всегда было свежим… высочайшего качества.

— Серый, — шипел Додик в трубку на кухне, чтобы не разбудить Лизку, — Серый, проснись, собака, слышишь?

— Да, — раздавался в трубке совершенно невменяемый голос, — слышу…

— Серый, ты что, пьяный?

— Нет. Совсем нет. Я слышу.

— Проснись, собака… Лёнька Дрейден в больнице…

— Лёнька? Где?

— Езжай туда к восьми, когда будет пересменок, поймай врача Эльвиру Степановну Кружиянц… запиши, пёс! И узнай всё… а то я не дозвонюсь — я с Лизкой…

— Понял! — голос в трубке стал чистым и напряжённым… — А что? Как?.. Ясно… ты ничего не знаешь… Суслик… Додик, где ты живёшь, а? Писатель хренов, инженер человеческих печёнок, всё, я всё понял… сколько это времени? О Боже! В эти часы даже ангелы отдыхают!..

До каких пор писатель имеет право распахивать душу?..

Додику удавалось писать урывками, и поэтому он был всё время в возбуждённом состоянии — не мог освободиться от необходимого материала и без конца повторял замечательные слова Светлова:

«Я могу прожить без необходимого, но без лишнего — не могу».

Как найти границу? Может быть, сформулированное перестаёт быть интересным читателю? А с другой стороны, если я суеверен — никогда не буду даже себе описывать и представлять событие… непременно сбудется — вернее, случится. Хорошее почти никогда, а чуть драматичнее — тут же… про несчастья и говорить нечего… Разве женская тайна не исчезала по мере укорачивания юбки? Разве коса — это только морока в жизни? А сигарета в её оскаленных зубах — образ современной жизни!? Причём тут женитьба? Я разве хоть раз обещал кому-нибудь жениться? Почему-то женщины всегда заводили со мной этот разговор. А я такой рохля, что ли? Или это обязательно? Может быть, коснись этого, и другие родители возникли бы на дороге моих претенденток… может, им тоже помешала бы национальность… а разве я не противоречу себе и не выдаю предчувствие за реальность… тссс… сбудется… не сбудется…