Дина Ратнер - Бабочка на асфальте

Подошёл. И взрыв. Совсем молодым был, двадцать один год. Или у человека, пережившего катастрофу, узника Майданека, расстреляли в машине сыновей, ранили внуков. Хоть бы с внуками всё обошлось благополучно.

— Да, — отзывается Давид в тон Рухаме, я тоже представляю тех людей. При взрыве автобуса погиб юноша из Грузии, его старший брат отсидел недельный траур и в первый же выезд в город был убит — опять теракт на том же маршруте восемнадцатого автобуса и, примерно, на том же месте. Я, когда слышу по радио, столько-то убитых, столько-то раненых, и многие из них — тяжело, чувствую себя бесполезным свидетелем. Что я могу? Мирный обыватель. Слушаю про все эти ужасы и при этом завариваю себе кофе. Воевать должны старые, молодым нужно жить.

— Мне иногда кажется, — вопросительно глядя на собеседника, медленно, после молчанья продолжала Рухама, — грядёт что-то вроде мирового потопа, война Гога и Магога, схватка добра и зла. Добро победит, и потому Израиль должен быть страной праведников. И ещё я верю в чудо, только чудом можно объяснить нашу победу в войне Судного дня. Тысячи танков, сотни ракетных установок Египта, Сирии, Ирака.

Мало кто надеялся, что уцелеем. Девочки религиозных школ носили с собой яд, знали о зверствах арабов. И вдруг — победа небольшой, не ожидавшей нападения Армии обороны Израйля.

— Я не мистик, — подхватывает Давид мысль собеседницы, — но тоже верю в целесообразность истории, во вмешательство Проведения. Каждая война для нас — вопрос: «Быть или не быть?» Бог решает: «Быть!»

— Опять мы засиделись! — спохватилась гостья, поспешно вставая.

— Вы же ничего не ели, — пытается удержать её хозяин.

Рухама ушла, а Давиду казалось, будто она здесь — рядом и всё так же продолжает сидеть против воображаемого камина, дрова в котором никогда не прогорят, и мягкое обволакивающее тепло не сменится холодом. Ничего не произошло, однако не покидало ощущение нераздельности с гостьей. Вспоминались взгляды, движения, жесты, подтверждающие её доверие к нему. Она тоже удивлялась тому, что им хорошо вместе. «Так не бывает, — смеялась Рухама, — чтобы сразу, как родственники».

«Сообщающиеся сосуды, — улыбается про себя Рабинович, — переполняющая меня нежность переливается ей». Тут же спохватился, вспоминал, что она замужем:

«Нужно сбросить наваждение, прекратить вечерние посиделки, ничего хорошего из этого не выйдет».

Решил и, казалось бы, успокоился.

Однако в следующий вечер то и дело смотрел, не зажёгся ли свет в её окне.

«Десять часов, а её всё нет. Наверное, муж приехал… Сейчас они у дочки, все вместе празднуют встречу. Значит, останется там ночевать», — метался по комнате Давид не в силах остановить разбушевавшееся воображение. Куда девалось его благоразумие. «Утром будет легче, — уговаривал он себя, — утром всегда легче. Но ведь скоро ночь, автобусы перестанут ходить. Неужели не приедет? Что же делать?»

Квартира представилась узкой, маленькой — замкнутое пространство. Вышел на улицу, долго смотрел на звёздное небо, глубоко вздохнул и рассмеялся — как, оказывается, просто преодолеть перед бесконечностью мироздания свою конечную боль, выйти из угнетающего чувства зависимости.

Шагая по тротуару вдоль автобусной трассы, где с одной стороны ряд домов, с другой — отвесный обрыв и невдалеке горы, Рабинович думал о сыне. Вспомнилось, как он каждый вечер ходил смотреть на окна бросившей его жены. «Совсем маленьким, Лёня меня любил больше чем свою мать. Когда, в какой момент исчезла его привязанность ко мне? Я не научил сына работать, не научил терпению. Сначала он бросил музыкальное училище, но и литература требовала тяжёлой будничной работы. Не потянул. Предпочёл застолья с друзьями, мимолётные влюблённости — удовольствия одного дня. И, как часто бывает, в самом близком — во мне — увидел причину своих бед. Сейчас Лёня живёт с женщиной старше его на пятнадцать лет, пианисткой. Я, конечно, не рад этому, хотел, чтобы у него были ещё дети, но сын отмахивается: „Для меня, — говорит, — главное, чтобы она хорошо играла“». Кто знает, может быть прав, пианистка компенсирует его нереализованную любовь к музыке.

Рухама приехала вечером следующего дня и сразу же постучалась к Давиду:

— Вчера дочка поздно вернулась с работы, и мне пришлось ночевать у неё. Такое случается, не часто, но бывает. Кстати, сегодня ваша очередь идти ко мне в гости.

— С удовольствием, — обрадовался Давид и бросился к холодильнику.