Дина Ратнер - Бабочка на асфальте

Маленького нужно было перепеленать, его положили на стол, развернули одеяло, пелёнки. Худенький с тоненькими ручками и ножками он чувствовал себя вполне комфортно и смотрел на стоящих вокруг родных. Скользнул взглядом по бабушке, задержался на матери, вгляделся в отца, а когда дошёл до меня — остановился, словно узнал родную душу. Сколько потом ни звали, ни цокали языком мама, папа, прабабушка, стараясь привлечь внимание младенца, он не сводил с меня глаз.

Мальчик ко мне пришёл в этот мир, потому что я его ждал и хотел больше всех.

Внук левым глазом косил также как и сын, когда его привезли из роддома. Потом глаз выправился. Мама рассказывала, я тоже родился с косящим глазом.

Ребёнка перепеленали, Роза взяла его на руки, встала перед висящим на стене овальным зеркалом в золочённой антикварной раме, гордо вскинула голову и спросила:

— Мне идёт?

— Что идёт? — не понял я.

— Ребёнок идёт? Как я смотрюсь?

— Прекрасно! — Восхитился Лёня. — Прямо мадонна с младенцем.

Вот уж на такое сходство моя сноха не тянула, нежный взгляд мадонны обращён к младенцу, а Роза любовалась собой. Опять же нижняя челюсть у неё тяжеловатая, что предполагает властный характер.

— Так и буду ходить с ним по улице Горького, — заявила Роза, оглядывая себя в зеркале.

«И всем, кто на тебе не женился, нос утрёшь» — хотел было добавить я, но смолчал.

Отца Берты Моисеевны и отца моей мамы звали Элияху. Вот мы и решили с бабушкой, по-родственному доверительно глядя друг на друга, дать мальчику имя Эли — Илья.

Молодые упирались, им нравилось имя Сергей, но наша взяла — внука назвали Илюшей.

Казалось бы, всё хорошо, семейная жизнь у молодых наладилась, но могучий темперамент моей невестки гнал её из дому. Однажды я был свидетелем такой сцены: Роза пришла домой поздно вечером вся расцарапанная с синяком на скуле.

— Что случилось?! — Всполошился сын.

— Представляешь, эта сука набросилась на меня как сумасшедшая.

— Кто?

— Ей, видите ли, не понравилось, что я пришла к нему в мастерскую картины смотреть. Эта стерва явилась…

— О ком ты говоришь? — перебил в нетерпении Лёня.

— Ну, художник он, и я ходила смотреть его живопись.

— И что?

— А эта потаскуха избила меня. Не видишь что ли! В суд подам. Будешь свидетелем.

— Каким свидетелем? — Недоумевает Лёня.

— Она избила меня ни за что! — раздражаясь его непониманием кричит Роза. — Ночью, говорит, картины не смотрят. Какая разница ночью или днём. Пусть докажет! Между нами ничего не было.

— Но…, но так поздно действительно…

— Как! Ты мне не веришь?! — Задохнулась в гневе Роза. — Да кто ты такой? Он художник! А ты что можешь? Его картины иностранцы на валюту покупают!

Лёня растерянно молчал, а я, чтобы не усугублять его унижение своим присутствием, поспешил уйти.

Вскоре сын вернулся ко мне, я так и не успел завести котёнка. Внук стал жить на два дома, первую половину недели — у мамы, вторую — у нас. Какая радость смотреть в глаза ребёнка и представлять его неограниченные возможности. Он начнёт образование не с нуля, как я, а с вопроса «что есть истина». Постижение истины начинается с умения отличить добро от зла, что отгородит его от страданий.

«Я есмь истина» — говорил Христос римскому наместнику. При этом Иисус не придумал ничего нового — не изменил лежащий во зле мир. Сколько раз я мысленно проговаривал с о. Александром наш несостоявшийся диалог. Ведь сценарий деяний Христа заимствован из еврейских Писаний, — доказывал я. В Евангелие от Марка Иисус въезжает в Иерусалим на необъезженном ослике, которого попросил привести ему, ибо так сказано в Писании. А когда за Иисусом пришли воины, он мог уйти, спрятаться, но согласно пророчеству, должен был пострадать и потому выходит к стражникам и говорит: «Это я». Более того, провоцирует на предательство своего самого понятливого ученика: «Один из вас предаст меня» На вопрос: «Кто же?», отвечает: «Кому я, обмакнув хлеб, подам». Подал Иуде и тут же торопит его: «Что делаешь, делай скорей». И уж, конечно, не ради тридцати сребреников, а ради подобия пророчеству указал Иуда на своего любимого учителя. Только очень уж чудовищным оказалось средство даже ради такой высокой цели. Иуда не выдержал — покончил собой.

Что же касается текстов Исайи, — продолжал я мысленный диалог с о. Александром, — так Исайя пророчествовал о справедливом царе, отвергающем зло, выбирающем добро, и как следствие — непобедимость Иудеи. Все пророки утверждали: Мессия, избавитель Израиля, соберёт народ свой, но случилось обратное и не настал столь долгожданный век добра и справедливости. Христос не начертал ни одного закона, главным образом утверждал необходимость смирения. Но стремление победить зло, изменить мир требует больше мужества и усилий ума, чем смирение.