Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант

Ни компьютера, ни телефона, ни факса не было и в помине, и это окончательно убедило, что режиссер имеет дело с совершенно неделовыми людьми. Никола Сергеевич плюхнулся на диван, посидел пару минут, и его возмущение превратилось в гнев. Его, известного человека, большого художника, общественного деятеля, каждая минута которого на вес золота, хитростью заманили в какую-то дыру, да ещё и ждать заставляют.

Никола Сергеевич так разозлился, что решил зайти к нахалу и сказать ему всё, что он думает. Никола был родом из знаменитой семьи и дворянских кровей, так что настоящее воспитание позволяло ему не только резко высказываться, но при случае и в морду дать.

И режиссёр встал и толкнул дверь, в которую зашла девка. Дверь не открывалась. Он толкнул ещё раз – то же самое. Стучать было бессмысленно, дверь была обита кожей, да и не соответствовало цели. И Никола Сергеевич решил незамедлительно уйти, но и входная дверь оказалась закрытой. За цветным окном виднелась частая решетка.

– Утро перестает быть томным. Вот попал, а! Сколько раз зарекался поступать не подумав. Вот так и Пазолини убили.

Он схватил телефон и начал набирать номер своего охранника, но экран засветился надписью: «Доступен только экстренный вызов».

– У меня, что ли, не экстренный? Не ловит тут, или глушилки стоят, скорее, второе. Ничего, буду знать, как без охраны ходить и уши развешивать.

Поразмыслив, Никола Сергеевич решил, что вряд ли его похищают, уж больно все нелепо. На всякий случай он ещё раз набрал милицию и службу спасения, плюнул и снова сел на диван. Бывают моменты, когда следует просто ждать.

Но тут дверь отворилась, и мужской голос из глубины комнаты лениво позвал с едва заметным акцентом:

– Прошу вас, господин Яхонтов.

Выхода у Николы Сергеевича не было, он встал, секунду помедлил, пытаясь унять опасный сейчас гнев, зашел в комнату и ослеп.

Сначала его ослепило пространство. Залитая солнечным светом комната сияла окнами во всю стену, поражала огромной площадью и дорогущей дизайнерской мебелью.

А когда глаза режиссёра привыкли к свету, и он принял это роскошное пространство, он ослеп снова, потому что стены сплошь были увешаны полотнами великих. Он узнал сияющую наготу «Олимпии» Магритта, холсты Пикассо, Модильяни, Ренуара. Никола Сергеевич понимал толк в живописи, и даже картины имел, хорошие картины, и точно знал, что все эти холсты не могли быть подлинниками. Но они ими были и отличались от копий, как старинные фарфоровые чашки от пластмассовых стаканчиков.

– Рот закрой, Коля, – приказал себе режиссер. – Понятно, почему тут все двери заблокированы и такие лабиринты устроены. Но все равно, опасно, очень опасно. Да, вот что следует покупать по-настоящему богатым людям. Умён хозяин, умён.

Над столом, стоящим в глубине комнаты столом, висел «Поцелуй Иуды» Караваджо. Под картиной сидел интересный молодой мужчина. Нос у мужчины был с лёгкой горбинкой, глаза чёрные, слегка прищуренные, рот яркий, крупный, волосы пострижены совсем коротким ёжиком.

– Хорош. Молодой, да ранний. Похож на итальянского мафиози новой волны. Может, я и не зря пришел.

Костюм мужчины внушал большое уважение, а на безымянном пальце левой руки сверкал бриллиант, затмевающий творения гениев. И Никола Сергеевич снова закрыл глаза, но взял себя в руки и открыл их. Специалистом в драгоценных камнях он не был, но знал достаточно, чтобы понимать, что человек, носящий на пальце такой перстень, может позволить себе многое, если не всё.

– Не итальянец – индиец. Иначе откуда такое чудо?

Золотисто-желтый, размером с яйцо, камень имел старинную индийскую огранку в виде розы. Он мешал Николе Сергеевичу думать и понимать происходящее, и, чтобы успокоиться, режиссёр перевел глаза на девушку, стоящую рядом с хозяином.

Спокойствия это не принесло. Девица удивительно преобразилась, и Никола Сергеевич даже решил, что это другая девушка, и поискал глазами ещё одну дверь, в которую могла выйти прежняя и зайти эта, но не нашёл. Грудастая и попастая, с узкой талией, с чудными бедрами и длиннющими ногами, с копной русых волос, с огромным ртом, узкими зелёными глазами и сияющей кожей – она решительно не походила на давешнюю мышь, зато сильно напоминала молодую Софи Лорен.

Всего этого было более чем достаточно, чтобы заставить любого мужчину открыть рот и смотреть на нее целый час, прежде чем сказать первое слово, но и это было неглавное. Девушке было плевать на производимое ею впечатление, она его просто не замечала, и лицо у нее было отстранённое и слегка капризное. И эта погруженность в себя, это восхитительное пренебрежение к мужскому вниманию, делающие женщину сродни прекрасному дикому животному, за которым сладко наблюдать и которое непременно хочется поймать, и были настоящей мужской погибелью. Оторвать взгляд от неё было непросто.