Стефан Каста - Лето Мари-Лу

Мы зажигаем в сарае свет и находим две раскладушки с металлической сеткой за батареей банок с краской.

— Вы с Мари-Лу будете спать в моей комнате, а я — с Бритт, — говорит папа, пока мы тащим раскладушки.

— Отличная мысль, пап, — говорю я.

Затем я отвожу Мари-Лу в туалет. Пока я стою и жду ее, я чуть не засыпаю. Когда мы возвращаемся во двор, папа и Бритт уже почистили на мостках зубы. Они желают нам спокойной ночи. Папа закрывает дверь в комнату Бритт, показывает ногой на светлую полосу на полу и говорит:

— Никогда не понимал, зачем людям пороги.

— Они лежат в сарае, — говорю я.

Мы с Мари-Лу стелем постели. В железных сетках кроватей застряла паутина и сухие листья, но мы не обращаем на это внимания и ложимся спать.

— Я совсем не хочу спать, — жалуется Мари-Лу.

Я не уверен, что успеваю ответить ей. Чувствую, как подо мной провисает сетка, и засыпаю.

На следующее утро вещи предстают в ином, более резком свете. Я долго сплю, проснувшись, выхожу во двор и мочусь на цветы иван-чая. Бритт уже давно на ногах, и воздух звенит от ударов молотка.

Я сажусь на скамейку перед домом и прихожу в себя. Двор кажется немного чужим, словно меня давно не было.

— Без двадцати двенадцать, — говорит папа. — Ты проспал тринадцать часов.

Он сидит во дворе и работает на своем ноутбуке.

— Я же смертельно устал, — говорю я и смеюсь.

— Мари-Лу не проснулась?

— А вот и она сама, — говорит Мари-Лу, появившись в дверях. — Хотя она почти совсем не спала.

Рампа стоит у стены дома. Я беру ее и кладу на место. Из верхнего конца двери торчат гвозди, я беру папин старый башмак и забиваю их, чтобы рампа лежала неподвижно. Интересно, что нас теперь ждет? Чья жизнь изменится: их или наша?

Когда мы возвращаемся из туалета, Бритт стоит перед рампой. Она осматривает ее с недовольным видом и начинает осторожно подниматься.

— Это действительно тяжело, если ты не инвалид, — восклицает она.

Я хорошо знаю Бритт, знаю, что она не имела в виду ничего особенного. Только то, что сказала. Она просто считает, что ходить по этим доскам трудно. Наверное, потому, что на ее туфлях скользкая подошва.

Однако Мари-Лу словно ударило током. Плечи поднимаются, мышцы напрягаются. Дыхание становится бурным. Но она ничего не говорит.

Когда Бритт уходит в дом, мы спускаемся к мосткам. Ветер стих, и озеро спокойное, лишь немного взъерошенное. Лодка тихо покачивается у мостков. Лишь отметины от оторванных петель на поручнях выдают то, что она пережила.

Мы умываемся и чистим зубы.

Я готовлю нам завтрак, делаю все в спешке, потому что Бритт и папа собираются обедать. Когда моя вода закипает, Бритт уже тут как тут, сдвигает кастрюлю и занимает конфорку. Мы с Мари-Лу берем чашки и бутерброды и идем во двор. Завтрак проходит в полном молчании. Но я почти уверен, что мы думаем об одном и том же — о том, что так дела не пойдут. Или мы, или они.

Папа всегда обладал уникальной способностью избегать ссоры. Я никогда не понимал, как это у него получается, но теперь я вижу, как это происходит. Сначала он полностью уклоняется от конфликта и наблюдает со стороны, ни во что не вмешиваясь. Затем действует как посредник. Со всеми соглашается. Ведет себя спокойно и объективно, но я вижу в этом кое-что другое: угодливость, преувеличенную любезность и фальшь. Мне кажется, это трусость. Но постепенно до меня доходит, что я такой же. Почему так сложно увидеть, каков ты сам?

Меня не оставляет предчувствие, что скоро папа сможет на практике применить свои дипломатические таланты. В воздухе висит напряжение. Старый добрый двор с изогнутыми фруктовыми деревьями словно остекленел. Нужно двигаться осторожно, идти след в след. Достаточно одного неосторожного слова, тупой реплики Бритт, чтобы все разлетелось на кусочки.

Папа, кажется, тоже замечает это, потому что начинает свою посредническую деятельность. Он мило беседует с Мари-Лу. Расспрашивает ее про учебу в Стокгольме. Про то, какие там условия для инвалидов. Мари-Лу рассказывает о центре для инвалидов в Фрёсунде, в котором она занималась. Папе кажется, что это интересный материал для газеты, и Мари-Лу с ним соглашается. Затем они долгое время обсуждают, что можно сделать целую серию репортажей про девушку или парня в инвалидной коляске. А папа настолько деликатен, что Мари-Лу даже не подозревает, что этим героем может стать она сама.

Затем он оказывается рядом с Бритт и подает ей банки с холодным асфальтом по мере того, как она медленно продвигается по сараю и раскладывает на полу камни для фундамента.