Стефан Каста - Лето Мари-Лу

— Возможно.

— Больше года я была завсегдатаем клуба в торговом центре Фрёсунда.

— Клуба для инвалидов?

Мари-Лу кивает:

— Я хотела сделать упражнение «велосипед», но здесь немного глубоко.

Мы перемещаемся ближе к берегу, туда, где глубина не превышает десяти сантиметров. Мари-Лу ложится на спину и начинает работать правой ногой. Она сгибает ее, я удерживаю ногу в согнутом положении, чтобы увеличить нагрузку, затем Мари-Лу распрямляет ее.

— Так достаточно?

— Посильней.

Я сильнее нажимаю на ногу. Мари-Лу снова вытягивает ее. Пот течет по ее лицу.

— Хорошо, — говорю я. — Еще немного. Затем меняем ногу.

Мы делаем упражнение то правой, то левой ногами. Затем она приступает к чистому «велосипеду» обеими ногами. Это великолепное упражнение, даже для меня. Она старается изо всех сил. К моему удивлению, я понимаю, что у неё довольно сильные ноги.

Я варю спагетти и разогреваю готовый соус из помидоров, лука и сладкого перца. Мы едим в тени одного из деревьев, посаженных Отшельником. Я размышляю о его жизни, о тех временах, когда его еще не было, а остров был почти перенаселен, как город. Возможно, когда Отшельник приплыл на остров, здесь было уже пустынно. Люди пустили все, что тут росло, на топливо и стройматериалы. Раньше так делали. Вырубали леса, потому что иначе не выживешь. Вереск, разросшийся повсюду, подтверждает это. Он пускает корни там, где земля истощена, и другие растения не могут расти.

Я рассказываю о своих мыслях Мари-Лу. Она говорит, что не знает, как тут было раньше.

Интересно, что искал здесь Отшельник? Тишину и спокойствие? Возможно. Но мне кажется, он искал нечто большее. То, что мы все ищем в глубине души. Думаю, он нашел это среди скал Фьюка. Иначе не остался бы здесь на пятьдесят лет.

Вечером Мари-Лу сидит и пишет в своей тетради, а у меня появляется желание заняться ее портретом. Я листаю свой альбом и нахожу незавершенный набросок. Сажусь, скрестив ноги, и начинаю незаметно рисовать. На ее губах играет легкая улыбка. Я узнаю ее. Так Мари-Лу иногда смеется про себя над тем, что читает или думает. В такие минуты она улыбается как Мона Лиза. Через некоторое время она поднимает на меня взгляд и удивленно спрашивает:

— Ты меня рисуешь?

— Я просто дополняю.

— Ты и правда так можешь? Ведь я сижу не так.

— С лодкой и бухтой на заднем плане даже лучше. Все равно я еще не приступил к фону.

— А цветы?

— С тетрадкой как-то естественнее.

— Ты так считаешь?

— Вот именно. Так ты выглядишь самой собой. И положи тетрадь на колени, как ты это обычно делаешь.

— Я хочу портрет с цветами, — упрямится Мари-Лу. — Нарисуй их поверх тетради.

— Ну ладно, — вздыхаю я.

Я стираю легкие контуры бутылки, но оставляю цветы. Намечаю тетрадь. Поздравляю себя с тем, что решил работать так медленно. Чувствую, что достаточно созрел для самого сложного. Для лица Мари-Лу. Ее пытливых глаз. Прямого носа.

Я рисовал сотни глаз, носов и губ. Мне известно, как правильно придать им форму линиями, изгибами и тенями. Вот что самое сложное. Если умеешь делать это, то легко нарисуешь какой угодно нос.

Я стискиваю зубы. Работаю молча и сосредоточенно. Затем даю руке отдохнуть и рассматриваю рисунок.

— Мне бы тоже хотелось создать что-нибудь бессмертное, — говорю я. — То, что обогатит души людей, принесет пользу земле. То, что Отшельник сделал своим лесом, да что там — всей своей жизнью. Его образ жизни был таким простым и естественным. Он заставил нас задуматься, хотя сам уже давным-давно умер. Так ведь?

Мари-Лу смотрит на меня:

— Ты действительно умеешь рисовать. Ты станешь художником и напишешь картину, которая заставит всех людей понять, что в нашей жизни самое важное.

— Ты и правда так считаешь?

Мари-Лу кивает.

— Конечно, — говорит она, словно это проще простого. — Ты будешь писать красивые и грустные картины, которые заставят людей остановиться и задуматься.

— А почему грустные?

— Потому что жизнь — невеселая штука. Через все бытие проходит минорный мотив. Большинство людей отмахиваются от него. Утешают себя сладостями, чипсами, сериалами и прочими подобными вещами. Но ты, Адам, слышишь этот мотив. Ты осмеливаешься слышать. Ты умеешь рисовать жизнь. Видишь, каково все на самом деле.

Я размышляю над ее словами, а потом понимаю, что она имеет в виду.

Минорный мотив. Уныние. Меланхолия. Грусть, всплывающая на поверхность, когда меньше всего ее ждешь. Я иногда чувствую это, когда остаюсь один в квартире, и синие сумерки опускаются на Стокгольм. Как блюз, который любит слушать папа. Как самые лучшие мелодии в рок-музыке, например «Imagine». Да, я понимаю. Я спрашиваю Мари-Лу, это ли она имеет в виду, и она утвердительно кивает.