Семён Каминский - 30 минут до центра Чикаго

Шмария управлял микроавтобусом почти полностью с помощью брюха, плотно упиравшегося в руль. В левой руке у него зачастую висели растерзанные куски бутерброда, причём это был обязательно кошерный бутерброд, купленный в единственном на всё Чикаго «кошерном Макдоналдсе» где-то на Линкольн-стрит. Правой рукой Шмария умудрялся одновременно слегка придерживать руль, подносить ко рту высокий картонный стакан со «спрайтом» и искать нужный трек на магнитофоне. Он обожал «Битлз», собирал редкие записи с вариантами их песен и, проделывая все перечисленные действия, оживлялся только тогда, когда начинал подробно объяснять Андрею, чем один вариант Helter Skelter или I Want To Hold Your Hand отличается от другого: «Слышишь, слышишь, вот здесь, в конце: Ринго кричит, что у него на пальцах натёрлись волдыри от барабанных палочек, а в том варианте этого нет… Тут у Харрисона гитара чуть-чуть не строит… А тут какой-то щелчок на 42 секунде…»

Обычно это происходило, пока в машине не появлялся Матвей, который по-английски говорил неважно, ни черта из фанатично-музыковедческого разговора Шмарии и Андрея не понимал, а вместо «Битлз» тихонько, как бы про себя, напевал бравые, разнообразные, но непременно матерные частушки, вроде такой:

Шмария — потомок житомирского резника, но американец в третьем колене — не мог, конечно, уразуметь смысла этих шедевров русского народного творчества. А Андрей одновременно и посмеивался, и ужасался, представляя себе, что было бы, если б из уст Матвея подобные частушки каким-то образом услышала его, Андрея, мама…

Самого же Матвея, по-видимому, давно ничего не смущало. Он прекрасно разбирался в любой технике, сам ставил перед собой нужные задачи («Я был единственным еврейским прапорщиком во всем Киевском военном округе, это вам не цацки-пецки!») и сам их выполнял. Если же хозяин всё-таки оставался чем-то недоволен, Матвей, сосредоточенно кивая, выслушивал невообразимо сложную для него хозяйскую тираду, а затем ласково произносил что-то по-русски, якобы безоговорочно соглашаясь со всеми требованиями («Купи на рынке петуха и крути ему яйца, а мне не надо»), и продолжал заниматься своим делом. Самое интересное, что хозяин, который вообще не понимал ни слова из речей Матвея, даже если тот пытался говорить по-английски, выслушав его, совершенно успокаивался и уходил в офис раскладывать бумажки.

— Наверно, трудно… считать деньги? — шёпотом спросила Фабрис, близко придвинув пухлые фиолетовые губы к щеке Андрея. Следующая лекция уже началась.

— Да… нет, — ответил Андрей и взъерошил двумя руками свои длинные рокерские волосы, — самое трудное — это то, что голова целый день чешется под кепкой…

Хозяин «Сладких радостей», ортодоксальный еврей, строго требовал, чтобы все работники — русские, евреи, американцы — носили кипу. Андрей приходил в бейсболке, и хозяин с таким неправильным головным убором как-то мирился, но снимать его на работе запрещалось…

Их беседа продолжилась в ближайшем баре при поддержке множества «хайболов», а затем в съёмной квартирке у Фабрис.

От индейского лета и подсчёта чужих денег они перешли к рассказу о своих родных странах. Родиной девушки была душно-влажная, нищая, островная Гаити. Хорошо ещё, что она смогла окончить там среднюю школу и теперь, в Америке, посещать такой общественный колледж, как Трумэн, где малоимущим можно учиться на государственную помощь.

Дома у Фабрис нашлась пузатая бутылка ирландского молочного ликёра. Под него хорошо пошёл подробный рассказ Андрея о рок-группе «Бэд Эпплз», которую он сколотил, и о классных песнях, которые он сочинил, и…

В общем, беседа получилась столь захватывающей, что Андрей вернулся домой только под утро.

Мама, бдительный и надёжный часовой, обнаружила отсутствие Андрея часа в два ночи и немедленно подала сигнал тревоги, разбудив папу. И они оба, молча и напряжённо вытянувшись под отдельными одеялами на широкой двуспальной кровати, пролежали с неспящими закрытыми глазами до тех пор, пока ключ сына неуверенно не заворочался во входной двери.

Андрей, сопя, протопал в туалет, потом с тяжким звоном и приглушёнными, но отчаянными «fuck’ами» свалил на пол электрогитару, стоящую на подставке в его комнате.

Мама ещё пыталась немного доспать, но папа, дождавшись, пока Андрей окончательно угомонится, вздохнул, поднялся и стал собираться на службу.