Эльмира Нетесова - Забытые смертью

— Ты не лучше их. Зато они подарки дарят, угощают сладким. А ты с пустыми карманами возникаешь. По старой дружбе, на халяву, не рисуются каждый день. Я уже не та девочка, что за конфету с тобой всю ночь в саду валялась. Хочешь, чтобы с тобой была, — гони жратву, подарки, тогда поговорим, — отказала впервые.

— Проститутка! — обозвал он девчонку, разозлясь, и надавал пощечин. Но вечером его избили свои же, ремесленники.

Высмеяв Данилу, они пригрозили: если он тронет Катьку пальцем, его скинут с дома, прямо с козлов. И скажут, что сам упал, не удержался.

Данилка понимал: эти выполнят угрозу.

Вечером, возвращаясь с работы в переполненном автобусе, увидел торчавший из кармана пиджака толстенный бумажник у мужика, прижатого к нему толпой.

Данилка легко вытащил его. Спрятал за пазуху и тут же протиснулся к выходу, спрыгнул на ходу. И только тут запоздало испугался. А что, если тот мужик запомнил его, Данилку? Встретит где-нибудь, голову руками отвернет.

Но, свернув в первую подворотню, достал бумажник и ахнул. Там лежала уйма денег. Целая пачка сотенных. Да более мелких кредиток две пригоршни. У Данилки дух перехватило. Он тут же ринулся в общежитие. И, вызвав Катьку из комнаты, потащил в горсад.

Там он ей купил сразу пять порций мороженого, целый кулек пирожных. И, накормив ее до тошноты, не отпустил до самого утра.

На следующий день повторилось то же самое. Катька, наевшись до икоты, все же спросила, где Данилка достал деньги. Тот ответил, что нашел в автобусе. Кто-то потерял. И, решив похвалиться, показал бумажник.

Катька, увидев содержимое, зарделась и сказала:

— Тут нам с тобой на целый год хватит обжираться!

— Да за эти деньги, если ты с кем-нибудь начнешь таскаться, я себе любую девку найду!

Катька клялась в верности. Обещала только с Данилкой в горсад ходить. А на других и не смотреть. Но… На другой день, уже в перерыв, окружили ремесленники Данилу. Потребовали бумажник. Пригрозили: если не отдаст, скинут вниз головой с третьего этажа. А чтобы не сомневался в серьезности намерений, схватили за ноги, руки, начали раскачивать.

— Жизнь или кошелек? — усмехался тощий пацан, который был очень охоч до девок.

— Потратил я все, — гнусавил Данила.

— Швыряй его, братва, вниз! Не нам, так и не ему. Одним кобелем меньше станет. Пусть сдохнет, если делиться не умеет, — предложил своре подростков прыщавый заводила группы по кличке Вратарь.

— Долго резину тянуть будешь? — спросил пацана другой ремесленник, Цыган.

— Швыряй его!

— Что тут у вас происходит? — грохнуло за плечами парней. И старый мастер училища, багровея лицом, велел не медля отпустить из рук Данилу. Едва тот встал на ноги, мастер оглядел ребят и сказал глухо:

— Ни одна девчонка не стоит того, чтобы из-за нее мужика губить! А впредь, обещаю при всех, уберу от вас эту дрянь, Катьку, пока не перезаразила! От нее одно горе! А ведь девчонку, если она путевая, любить надо. Не смотреть, как на сучку! Не стыдно вам? Пользуетесь ею все, как общим ночным горшком! Без любви, грязно, пошло! Мы на войне любить умели! Не таскались, как кобели! А вы до чего дошли? Мальчишку сбросить хотели за нее! Вовсе озверели! Что из вас получится? Отребье, не мужики! — негодовал мастер.

Катьку, на глазах у всех ребят, вывели после работы из общежития, посадили в машину и увезли. Куда? Об этом никто не сказал ни слова.

Данилка не ждал, когда ребята, дождавшись темноты, насядут на него, требуя деньги. Он надежно спрятал их в горсаду. И, пошатавшись до ночи, вернулся в комнату.

Ремесленники и впрямь не спали.

— Гони деньгу! — потребовали сразу.

— Сбрехала она вам! Не было у меня денег никогда!

Данилку тут же вышибли из комнаты, предупредив не появляться без кошелька.

Он ушел на улицу. Долго слонялся по горсаду, пока его не подманила к себе на скамейку лохматая девка, спросив:

— Уж не меня ли ты ищешь, молодой, красивый?

Данилка вначале растерялся. Потом сообразил.

Хрустнул в кармане спрятанной про запас полусоткой и смело шагнул к девахе.

Там его и нашел на третий день мастер училища вместе с милицией. Данилка лыка вязать не мог. Сухой с похмелья язык нес несусветное. Да и что было взять с мальчишки, впервые в жизни хлебнувшего вина?

Его вернули в комнату к ребятам, пропахшего потной постелью, портвейном, измазанного губной помадой.

— Гляньте, пацаны! У этого Данилы новая блядь появилась! — услышал над самым ухом.

— Во, козел! Нас за него лягавые трясут, а он по шлюхам таскается! Вломить надо!