Никитин затолкал в чемодан душистый табак. Там, на деляне, каждую его щепотку беречь будут. Не часто такое курить приходится. Случалось, пускали в ход сухие листья, от которых в горле петухи звенели на всю тайгу.
Вот и последний день подошел. Завтра — вылет. С утра — в Домодедово и прощай, Москва! На годы. На много лет и зим. А может… Ведь всякое случается. Тайга — хозяин над лесорубами. Ее не упросить, не умолить. Приуныли отец с матерью. Молчат. Каждый поневоле думал, доведется ли еще увидеться? Вслух такое высказать не решался. А на сердце — тоскливо.
Андрей у эскиза сник. Все хотел портрет отца нарисовать. Но не решался, пока не схватил, не увидел главного. Что станет стержнем настроения? Без него портрет не получится.
Федор пытался расшевелить своих. Ему это удалось ненадолго. И, сославшись на ранний вылет, дальний полет, лег спать, чтобы скорее дождаться утра.
В аэропорт его провожал Андрей. И перед самой посадкой вдруг схватил за руку:
— Ну подожди! Побудь еще! Дай мне к тебе привыкнуть! Нельзя же так! Полеты и отъезды! Неужели я и тебе совсем не нужен?
У Никитина руки опустились:
— Я заберу тебя к себе, нам тоже нужны хорошие врачи! Я не могу без дела. Я должен помочь выучиться тебе. Создать запас прочности хочу!
— Не надо мне машину, отец! Зачем она мне и детям? Деньги — не то, что нужно нам. Сам не задерживайся надолго! Отца и деда ни деньгами, ни машиной не заменишь! Знай, я тебя всегда ждать буду, — дрогнули знакомо, совсем как в детстве, губы Андрейки, и Федору показалось, что перед ним не парень, а тот мальчонка у больничной постели, одинокий и несчастный.
— Крепись, сынок! Мы скоро увидимся! — обнял сына Федор.
А через два дня Никитин вернулся на деляну, где его еще не ждали.
Никого не было в палатке, пусто около костра. Лишь рыжие бурундуки сновали совсем рядом у ног, растаскивая оставшиеся после людей корки хлеба. Сколько дней минуло… А здесь ничего не изменилось. Все так же звенели топоры в тайге, захлебывалась воем бензопила, ревел тягач. И вспотевший лесовоз едва успевал отвозить на нижний склад готовые хлысты.
Чумазые, пропыленные люди не поверили глазам, увидев бригадира, возникшего на деляне совсем внезапно.
— Федька! Мать твою! Ты что, на помеле приметелил? Что так быстро сорвался из Москвы? Иль бабы там перевелись? Иль выпивону не хватило? Чего смылся?
— Да так. Наверно, осточертело отдыхать. Отвык бездельничать. Вот и смотался. Не смог пить хлорированную воду. В тайгу потянуло. Сам не знаю почему. Все опостылело. Кроме моих… Но и там я — не очень. Все заняты своими делами. Вернулся. Больше не смог, — распаковывал чемоданы Никитин, вернувшись в палатку с бригадой.
— Как там Москва? Что нового? — спрашивали Федора мужики. И тот, пожимая плечами, достал в ответ сверкающую «Спидолу».
— Она вам все расскажет. И за меня. На все вопросы ответит за ночь. — Включил приемник. И мужики, как дети, притихли, слушали новости из Москвы.
Федор достал табак. Выложил на стол все пачки. Их никто не увидел.
Никитин выгрузил продукты, подарки. И только тут люди зашевелились. Словно проснулись. Вспомнили — пора и ужин готовить.
Ничто не изменилось в тайге с того дня, как уехал бригадир в отпуск. Не хватало лишь его самого. О нем каждый день, вслух и молча, вспоминали все. На работе и в палатке. Его не хватало всегда. Но о том никогда не скажут вслух. Не сознаются… Ведь приехал. Теперь все в порядке. Можно как заново. И полетело время, как прежде. День за днем складывались в месяцы.
Кто сказал, что мужики стареют? Никогда такого не бывало. Вон как работают люди! Вековые ели головами качают от удивления. Вроде нет сносу лесорубам. Зато, когда наступил Новый год, самую большую елку зацепили тягачом и, облепив трактор муравьями, в село поехали — праздник справлять. С гиком, с песнями, с частушками мчались. И орали во всю глотку:
Эге-гей, привыкли руки — к стопарям!
Только сердце непослушное — блядям!
Выскочившую на лед за зайцем лису-огневку и то обматерили, заулюлюкали, испозорили так, что рыжая забыла, как и зачем на реке оказалась в такое время.
Тягач ехал на праздник. Пусть короткий, но все же отдых.
И снова повезло. Сманили, уговорили к себе в бригаду двоих мужиков. Одного, Никитку, из рыбнадзора увели.
Никитин его полутезкой звал. И долго смеялся, как вырвали они мужика на праздник из-под бабьей каталки. Замахнулась дурная уже по голове. Но каталка в пустоту опустилась. Никитка уже сидел в тягаче вместе с лесорубами.
Читать дальше