Эльмира Нетесова - Забытые смертью

Мне что — делать нечего? — буркнул Килька, но из лодки вышел.

— Дай телеграмму отцу, что едешь. Прямо с почты! Она его поддержит. И авось дождется воспрянет мужик, — предложил бригадир.

Вдвоем они поднялись по берегу в село. С Никитиным здоровались и стар и мал. А Кольку не узнавали. Ему даже обидно стало.

На почте Кильку приняли за начальство. И только по голосу и смеху еле признали в нем лесоруба с Бабьего омута.

Телеграмму приняли, отстучали тут же в Якутск. Позавидовав мужику, что едет в отпуск на материк, пожелали счастливого пути.

Ну что зайдем на минуту? — подтолкнул Федор Кольку, когда они поравнялись с домом Дарьи

Зачем? Если нужен дождется. А коли не суждено судьбу не проведешь. Ну что я ей скажу? Уезжаю! Какое ей дело? Для такого

Для такого визита, сам знаешь, нужна уверенность.

А ее нет.

Пошли. А то мы здесь слишком задержались у ворот. Вон, все село уже вылупилось. Ждут Как в

цирке: войдем иль нет. Пошли в лодку — потащил Никитина к берегу.

Они быстро спустились по склону и услышали за плечами громкий срывающийся на плач голос

— Коля! Колька! Подожди!

По спуску бежала раскрасневшаяся Дарья Раскинув руки, не скрывая слез, не обращая внимания ни на кого, она кинулась к Кильке, обвила руками шею, прильнув мокрым, горячим лицом к его щеке.

— Не уезжай! — заплакала горько.

Колька стоял обалдевший, растерянный. Он не шал, куда девать себя, свои руки.

Никитин отвернулся, сделав вид, что ничего не замечает, не знает.

— Возьми меня с собой, — заглянула Дарья в глаза просяще.

— Я вернусь. Я ненадолго. Через месяц приеду, — впервые не нагрубил, не обозвал, не оттолкнул девчонку от себя.

— Я не могу без тебя! — прижалась Дарья к Николаю так, словно хотела срастись, раствориться в нем.

Килька видел девчонку всякой. Испуганной и веселой, задумчивой и равнодушной. Но вот такою, как сейчас, — никогда.

Дарья не отпускала его от себя. И, не стыдясь никого в свете, сама заговорила о любви. Призналась первой.

— Немного подожди. Отец болен. Мне надо спешить к нему.

— Возьми меня с собой, — просила Дарья.

— Не теперь. Не сейчас. Подожди меня.

— Через месяц? Это так долго! Мне совсем плохо будет, если обманешь и не вернешься, — не отпускала Дарья.

— Он не брешет! Это надежно! Ему клепали на уши! Он не подлец! Ты верь ему! — встрял Никитин, заметив, что Килька обнял девчонку.

— Силен ты, Килька, устоял. Я бы взял! Хорошая она у тебя. И верить ей стоит. Она дождется. Лишь бы ты не забыл ее.

Машет с берега девчонка платком. Заодно и слезы им вытирает. Ждать надо.

Никитин возвращался на деляну один. Закупил в магазине курева на всю бригаду, спичек и мыла, кулек пряников для Фелисады, грузинского чая — Ваське, мятную зубную пасту — Митеньке, самую большую слабость человека, банку халвы — одноглазому Лехе, душистый вазелин — Сереге, чтобы руки не кровоточили, остальным — носки да жидкость от комаров. Кажется, ничего не забыл, никого не обошел вниманьем своим.

Вроде всего понемногу взял, а два полных рюкзака получилось. И ничего лишнего.

Да и куда деваться? Как не прячься мужики от людей, жизнь свое берет и приходится когда-то выходить из тайги. Хотя не всегда есть на это время и желание.

Никто из лесорубов не любит покидать тайгу, свое урочище. Терпеть не могут чужих людей. Отвыкли от их вида, голосов. Не терпят общенья с приезжими. Потому и начальство, понимая это, не задерживается у них надолго. Не более чем на полчаса. На большее не рискуют. Лесорубы начинают нервничать. Оно и понятно. Привычный свой уклад менять не хотят.

Нелегко и непросто привыкнуть к тайге. Отойти от прошлого, от друзей и родни, от домов и квартир, от привычных условий. В тайге человеку приходится надеяться лишь на себя самого.

Привыкнув, вжившись в нее, понимают многие, что тайга не просто помогла пересилить многим личные трагедии, но и вернула каждому свое лицо, имя. Помогла не сорваться, не скатиться в пучину человеческой грязи и подлости. Конечно, не обошлось без отсева. Не выдержали иные. Не признала, не приняла их тайга. И, вовремя поняв свою слабость, ушли, отступили люди, уяснив для себя немаловажное: не всяк человек к тайге приспособлен, что не они, а она отсев проводит, отбирая для себя не человеков — мужчин…

Слабость она наказывала, подлость — не прощала. Умела беречь и любить тех, кто поверил ей и пришел сюда не в гости на отдых, а в дом — для жизни, трудной и постоянной.