Эльмира Нетесова - Забытые смертью

Мужик, обойдя, сплевывал под ноги, сказав неведомо кому:

— Еще у одной течка началась! Липнет, сикуха, сама! Хотя подраздеть ее, так от бабы ни хрена не сыщешь. А туда же, едрена мать! По сраке дать некому.

Но это было раньше. Сегодня Дарья не поздоровалась, не увидела, не оглянулась, не проводила его с берега ожидающим, зовущим взглядом.

Кильке даже не поверилось в такое. Он огляделся по сторонам. Но нет, девушки нигде не было видно. Ни на берегу, ни у дома.

Мужик, сам себе не отдавая отчета, разозлился на такое равнодушие.

«Вот, лярва, уже и хвост дудкой подняла. Давно ли чуть ли на шею не вешалась, а теперь перестал интересовать?» Он забросил мешки в лодку, укрыл их брезентом, чтобы не намок хлеб, и, вскочив в моторку, оглянулся на берег, на село.

Но нет, никто не провожает, не зовет, не смотрит вслед. И на душе тоскливо и одиноко стало. «Вот и эта отвернулась, отказалась, устала ждать. Все в жизни не бесконечно. Остыла и Дарья. А может, другого полюбила. Молодого. Кто и ее полюбит впервой. Да и зачем я ей нужен?» — вздыхал Килька, выводя лодку на середину реки.

Николай и сам не понимал, почему всегда просился у Никитина поехать в село.

За почтой любой из бригады мог смотаться. Никто его писем не потерял бы. И перевод отправили бы отцу.

Не доверял? Неправда! Дело вовсе не в том. Ему хотелось убедиться, что здесь, в селе, его ждут и любят, что нужен он и скучает по нем не баба, видавшая виды, прошедшая все огни и воды, а девушка. Юная, чистая. И для нее он первой любовью стал, самым дорогим человеком на свете.

Был… А теперь вот и эта отказалась…

Килька злился сам на себя. Мужикам нагрубить и оборвать можно. Им он никогда не скажет правду, зачем мотается в село. Зато себе не соврешь. Вон как душонка побитой сучкой скулит, плачет. Обидно. Привык в любимых ходить, ничего взамен не давая. Понравилось смеяться над вздохами. Теперь вот сам себя за задницу рад укусить.

— Да ну-ка, на хрен! Стану я еще о ней печалиться! — дал газу Килька. И лодка, обогнув мыс, подошла к скале, на которой уже много лет вили гнезда аисты.

Тут Килька всегда отдыхал десяток минут. Кормил аистов хлебом. Прямо с руки. Стройные, осторожные птицы давно привыкли к Кольке, издалека узнавали его лодку и, подойдя вплотную, терпеливо ждали, когда тот достанет буханку хлеба, начнет кормить.

Здесь была ровно середина пути, и мужик нередко читал на этом берегу письма, пришедшие из дома. Вот и сегодня достал толстенное письмо. Вскрыл его торопливо, читать начал. Письмо написано рукою отца:

«Здравствуй, сынок! Пишу тебе из больницы, где доживаю последние дни. Их у меня в запасе немного осталось. Может случиться, когда ты получишь его, я уже отмучаюсь…

Все ждал я тебя, Коля, чтобы поговорить с тобою по душам, с глазу на глаз. Ты каждый год обещал приехать в отпуск, но минули годы, а тебя нет. Я не укоряю, дитя мое. У всех свои заботы. Ты взрослый. И не можешь сидеть возле меня иль навестить, когда мне и впрямь невмоготу. Слишком далеко ты уехал, слишком трудна дорога. Поверь, сынок, ожидание — не легче. Ну да я не о том хотел с тобою поговорить. А о судьбе твоей холодной, одинокой.

Я понимаю, почему не решаешься завести новую семью, жениться и жить, как все нормальные люди. Ты боишься повторенья прошлых несчастий. Ты не веришь и не хочешь обжечься еще раз. Потому что не знаешь, сумеешь ли перенести и пережить еще одно предательство. Этого, Коля, боялись все, и ты — не одинок и не оригинален. Этот страх сумел сделать несчастными многих. Ибо он убивает в мужике человека и делает его гнилушкой. Не обижайся, но чего стоит твоя жизнь без семьи?

Тебя предавали? А разве меня не предавали в жизни? Я никогда не говорил тебе об этом. Да только знай, что я лучше, чем ты, знаю цену предательству. Еще с войны. Я много раз страдал из-за него. Но, переболев, заставлял себя забыть. И снова верил и жил. Потому что без прощения и веры нет жизни на земле.

Меня предавали не только враги, но и друзья. Я не платил им той же монетой, потому что хотел жить. Иначе не сумел бы вырастить тебя.

Прощая, я не помнил зла. И я не настаиваю, простив, сойтись с какой-то из прежних женщин. Это дело твое. Но, простив их, ты очистишь свое сердце и сумеешь довериться, полюбить, создать семью. Страх мужчине — не попутчик в жизни. Надо заставить себя перешагнуть через прошлое, чтобы увидеть завтрашний день. Иначе ты понапрасну жил, по случайности родился мужчиной. Нам нельзя бояться самих себя. А любимые женщины — не предают.