Эльмира Нетесова - Забытые смертью

— Да бесполезно. Мне не помогут. Пустой номер.

— Почему? — удивилась Фелисада.

— Долгая история. Не до нее теперь, — отмахнулся Килька, принявшись крыть отборным матом растреклятую корягу, оказавшуюся на пути.

— Где село? Как туда дойти? — оборвала его Фелисада. И, как была, в рубашке, побежала в село, прихватив с собою деньги и список.

Первым ее заметил тракторист. Он, никогда не видевший и не знавший Фелисаду, понял, что не с добра бежит баба по берегу. В такой холод — в рубахе. И рванулся навстречу, думая, что убегает она от зверя.

Когда узнал, в чем дело, головой закрутил от досады:

— Дурных людей Бог наказал! И чего тебя, баба, к ним занесло? Неужели в свете путнего места для жизни не могла сыскать, как с этими урками жить в одной берлоге?

— Ты помоги. Лодку починить надо. Нам без нее ни вперед, ни назад. Что теперь судить людей? Все не без горбов. У всякого свои грехи за плечами мешками висят. У меня уже сил нет. До костей продрогла. А и тому, кто остался с лодкой, того не легче. Бутылку тебе поставлю. Помоги, голубчик!

Обещанная бутылка или ласковые слова растопили сердце. Только исчезла хмурость с лица. Подцепив тележку, поехал тракторист с Фелисадой туда, где, не надеясь ни на что, ждал и не ждал их Килька.

— Помоги, дружок, лодку в тележку поставь, — просила Фелисада. Тракторист, ощерив желтозубую пасть, с радостью согласился.

Еще бы! Голубчиком и дружком его лет тридцать назад звали бабы. Нынче не то что чужие, своя жена так не кличет. А все ж мужик! Хоть от макушки до задницы в мазуте, нутро все равно добрые слова и ласку любит. А баба не скупится на них. Видать, сама такое давно не слышит.

За два часа помог Кильке лодку отремонтировать. Да так, что и опытный глаз не увидел бы следов недавней аварии.

Килька на радостях вокруг моторки в пляс nyстился. А Фелисада, чмокнув в щеку тракториста бутылку ему в карман сунула. Тот и вовсе разомлел. Запунцовел. Благодарить бабу стал. Обещал завсегда подсобить, коль нужда прижмет. Ты, мол, только кликни. И показал свой дом. Кильку он в упор не замечал. Не говорил с ним, не приглашал.

Фелисада вместе с Килькой пошли спокойно в магазин, зная, что тракторист присмотрит за лодкой.

Баба уже много лет не была в магазинах. А потому немного растерялась. Сельмаг оказался много богаче, чем предполагала повариха.

Купив все по списку, Фелисада решила приглядеть кое-что и для себя. Она только ждала, когда уйдет из магазина этот Килька. Ну неудобно ей при нем нижнее белье себе спросить. Мужик тоже ждал, когда уйдет Фелисада, чтобы отовариться водкой. Наконец, он не выдержал. Набрал десяток поллитровок и, запихав их в рюкзак, заторопился из магазина.

Фелисада облегченно вздохнула. Она тут же купила себе теплую куртку, кофту. Набрала ворох нижнего белья, валенки и тапки. Теплые носки и платки, душегрейку и свитеры. Не забыла о рукавицах. И, одевшись тут же, в магазине, глянула на себя в зеркало.

Нарядная женщина, ее повторенье, смотрела из зеркала. Всем довольна! Но счастья нет. И будет ли оно? Вряд ли… Потускнели глаза… Короток миг радости. И, подхватив сетки, сумки и кульки, заторопилась Фелисада к лодке.

На обратном пути она уже сидела рядом с Килькой. Вместо груза на носу стояли ящики, мешки с хлебом и сахаром, макаронами и мукой, гречкой и солью. А ящики с мылом, стиральным порошком, с тушенкой вдавили лодку в воду, и теперь она не летела. Шла медленно, одолевая течение, осторожно, ощупью, чтобы не напороться на случайную корягу.

Домой, к себе на деляну, Фелисада и Килька вернулись уже вечером, когда бригада была в палатке.

— Что так долго мотались? Иль магазин был закрыт? — не стал скрывать тревогу Никитин.

— Да нет. С магазином ажур. А вот посудину пропорол на корче. Но… слава Богу! Починили…

Фелисаде ночью стало плохо. Не прошла ей даром пробежка в село. К утру бабу скрутило так, что небо показалось погостом.

Вася-чифирист пришел к поварихе за чаем, который специально для него внес в список Никитин. Мужик позволял себе расслабиться лишь ночью, чтоб утром снова быть в форме и идти на работу. Васю ночью никто не трогал. Не ругали его за чифир, не высмеивали. И человек глушил свою боль и память, как умел, не мешая никому, не сетуя и не жалуясь.

Повариха лежала на полу.

— Фелисада! Ты что? Бухнула лишку? Ну вставай! Полезай на топчан, покуда никто не видел, — силился поднять бабу Вася и почувствовал, что повариха вся горит.

— Не пила я, Васек. Худо мне. Совсем плохо, — пожаловалась баба, открыв глаза, и попросила: — Дай воды.