Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника

Мы все трое были вооружены американскими помповыми ружьями и немедленно ответили на выстрел, после чего сразу же сменили позицию, продолжая стрелять в лестничный проем. Сверху раздались автоматические очереди, но тут же смолкли — стрелявшие не могли поднять головы под градом наших пуль. Выпустив все обоймы, мы бросились в квартиру и захлопнули дверь.

Это был настоящий бой, который не мог остаться незамеченным в Москве, в самом центре города. Поднялась тревога, приехали два автобуса ОМОН. [36] Отряд милиции особого назначения, «коммандос», а попросту — группа специально обученных головорезов для особых поручений, которым все разрешено. Омоновцы выставили патрули вокруг квартала, окружили наш дом и стали брать его приступом, ожидая вооруженного сопротивления. Мы слышали, как они ворвались в подъезд, осветили лестницу и начали подниматься, грохоча сапогами по ступеням. Тем, кто залег этажом выше, не было другого выхода, как сдаться. Трудно описать наше удивление, когда мы услышали крики:

— Не стреляйте, свои! Петровка! Мы с Петровки! Спецзадание!

Выходит, на нас готовили нападение не бандиты, а мусора! Я в то время уже за милицией не числился. Возле двери громким шепотом объяснялся начальник нападавшего отряда. Мы узнали, что Петровка явилась арестовать Билунова, но тот оказал сопротивление и едва не перестрелял весь отряд.

Омоновцы начали обкладывать дверь динамитом, чтобы взорвать и взять нас с бою. В любом случае факт нашего вооруженного сопротивления милиции давал им на это право.

Не подходя близко к двери, я сказал громким и как можно более спокойным голосом:

— Не взрывайте дверь! Мы сдаемся! Мы отпираем и без оружия ложимся на пол!

Перед тем я позвонил из глубины квартиры по мобильному телефону знакомым журналистам из «Известий» и «Комсомолки», просил их приехать, чтобы убедиться своими глазами, как работают менты. Разумеется, для газетчиков это была сенсация, и они бросились в машины. Разговаривая с омоновцами, я не отключал мобильного телефона, так что журналисты могли слышать все, что у нас происходит. Это было единственное правильное решение. Я понял, что так называемая Петровка высадилась у меня в парадном без всякого ордера на арест и надеялась, что после моего вооруженного сопротивления может пристрелить меня и моих друзей — якобы во время перепалки. Теперь они пытались подбить на это омоновцев.

Когда мы открыли дверь, омоновцы ворвались в квартиру, набросились на нас, безоружных, и натянули всем на головы мешки. Мы не сопротивлялись, но мне досталось прикладом по спине. Нас вывели на лестничную площадку. Федоров и Прянишников были оба огромного роста, что вызвало особую ярость доходивших им едва до плеча омоновцев, хотя шагали они совершенно спокойно и послушно. На них посыпались удары. Били не только кулаками, но и прикладами автоматов. Федорову разбили голову. Я понял, какой страх пережили эти вооруженные до зубов солдаты, атакуя мой дом, несмотря на всю их подготовку и тренировку.

На ярко освещенной лестнице, перед выходом на улицу, с нас сняли мешки, и мы столкнулись с «налетчиками». Это были люди в масках и бронежилетах. Я насчитал восемь человек. Лишь один из них поднял маску, остальные предпочитали не открывать передо мной лица. В неестественно ярком, ослепительном свете установленных омоновцами ламп в прорезях масок видны были их глаза — серые, карие, голубые, которые они опускали, прикрывая белыми на фоне черных вязаных шлемов веками, едва я обращал на них свой взгляд. Так и запомнились мне эти незадачливые налетчики: нагло-испуганными, прячущими передо мной глаза, словно огромные птицы, попавшие в загон.

У моего подъезда уже толпились журналисты, которым не терпелось увидеть, как арестовывают Билунова. Вспыхивали лампы фоторепортеров, жужжали телекамеры. Я понял еще одну причину, по которой «петровцы» не торопились снять маски: гордиться в этой ситуации им было нечем. Омоновцы тоже старались увернуться от камер. Мне же в этот раз скрывать было нечего.

Нас всех, вместе с отрядом с Петровки привезли в ближайшее отделение и передали следователю. По существующим правилам против нас должны были возбудить уголовное дело. Однако следователь честно сказал мне с глазу на глаз:

— Конечно, надо возбуждать уголовное дело — и против вас, и против ваших противников. Но вы же понимаете…

Нас продержали четыре часа. Федорова забрали в больницу. Меня отпустили. На всякий случай я оставался в отделении, пока меня не забрали друзья на машине.