Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника

— Не беспокойся, — шепнул мне Игорь, которого это явно забавляло. — Никому не придет в голову…

Рыбы наловили в тот вечер немало. Попалось несколько красавцев судаков. Сварили тройную уху, пекли на костре картошку, выпили пару ящиков водки.

Помню, я замерз и прилег согреться в одни из газиков. Игорь увидел и послал как раз того, «моего» генерала включить мотор, чтобы я не замерз. Оказалось, это был его газик. Генерал включил зажигание и вернулся к застолью. Через четверть часа Игорь послал его открыть и вновь закрыть дверь газика, чтобы я не задохнулся. Так и бегал мой генерал почти весь вечер, через каждые десять минут открывая дверцу машины, и невдомек ему было, о ком он так бережно заботился.

Дача Щелоковых долго оставалась одной из редких законченных построек на Николиной горе, хотя уже многие начали застраивать участки в этом лесу. Лет через восемь после той памятной рыбалки, когда я был уже на легальном положении, я допоздна засиделся у Игоря в субботу, и на следующее утро он позвал меня в соседнюю церковь в село Успенское.

Я никогда не был в этой церкви раньше, да и не знал о ее существовании. Церковь поразила меня своим состоянием. Купол зиял дырами на месте сорванных ветром листов кровли, креста и колоколов не было, решетки на окнах сохранились, но ни витражей, ни даже простых стекол не было и следа. Никто бы не заподозрил, что в таком храме можно служить и отправлять требы. Однако не старый еще священник с черной бородой-лопатой, почти без седины, которая появится на моих глазах позже, в ветхой заплатанной ризе, служил строго и истово. Ему прислуживал мальчик без всякого облачения, одетый так, словно он пришел на спортплощадку. Кроме нас, в храме собралось человек пятнадцать — все больше старухи. Правда, я прикинул, что эти старухи наверняка были в свое время комсомолками двадцатых, отпетыми атеистками и гонительницами веры. Приглядевшись, я увидел двух-трех молодых мужчин, прятавшихся среди старух.

Изнутри церковь являла собой еще более тяжкое зрелище. Облупленные стены были в трещинах, на обнаженных кирпичах следы сырости, кое-где на стыках нежная зеленая поросль плесени. Пола практически не существовало. Должно быть, деревянные половицы в свое время растащили на дрова. Еще десяток лет, и ни за какие деньги ее нельзя будет отремонтировать. Кровля рухнет, и на месте церкви будет поросший кустами курган — я видал такие курганы, оставшиеся от разрушенных в революцию монастырей и часовен.

Хора не было, и временами священник обращался к присутствующим, делая им жест, приглашавший подпевать вместо хора, и мы все подхватывали вслед за ним, так что получалось даже неплохо.

После службы Игорь пригласил батюшку к себе. Так я познакомился, а потом и подружился с отцом Сергеем.

В тот вечер за традиционной русской чаркой водки мы проговорили с батюшкой далеко за полночь.

— Давно вы тут служите, отец Сергей? — спросил я.

— Да вот с полгода как мы с матушкой сюда перебрались, — охотно ответил он.

— И дети у вас есть?

— А как же? Двое.

— А приход большой?

Отец Сергей пожал плечами, явно не зная, как ответить. Мы помолчали, снова выпили, а потом он заговорил.

— По площади большой, говорят, больше государства Лихтенштейн — у нас, знаете, теперь очень любят такие научные сравнения. А что толку? Прихожан мало, везде бедность… Вы даже не можете представить себе эту жизнь. Словно люди привыкли годами жить на помойке. При самом худшем крепостном праве такого не видано было… А церковь ведь живет прихожанами! Да вы сами, небось, заметили…

— Что можно сделать конкретно? — спросил я, потому что привык всегда искать действенное решение.

Отец Сергей опять пожал плечами.

— Тут заколдованный круг: чем больше, чем богаче приход, тем больше ему помогают — и епархия, и государство. А мы что? Нас практически не существует! Я хлопочу, но надежды мало… Реставрируют церкви в Москве, в Загорске, туда иностранцы ездят. А тут… — И он махнул рукой.

Приглашенные стали расходиться. Игорь пошел их провожать, мы остались вдвоем. Выпили по последней, как говорят в России, на посошок, чтоб дорога была гладкой.

— Скоро тут все изменится, — напомнил я отцу Сергею. — Николина гора застраивается, народ съезжается со всей Москвы — и народ не бедный! Я многих знаю, и среди них немало верующих.

— Дай-то бог! — перекрестился батюшка и стал собираться.

— Простите, батюшка, — полюбопытствовал я. — Я правильно говорю: отец Сергей? Или надо «отец Сергий»?