Владимир Маканин - На первом дыхании (сборник)

— Тиховаров, привет!

— А-а… привет, — он узнал меня по голосу.

— Ты спал?

— Да. А в чем дело?.. Только я совершенно сонный.

Я помялся. Вопрос для ночного времени был, понятно, дикий, но я спросил:

— Слушай… Ты ж в Киеве был. Как там?.. На этом… симпозиуме?

— Ты издеваешься?

— Бог с тобой! Мне действительно интересно.

Тиховарова обмануть нетрудно — надо только твердо стоять на своем.

— Ну, что же тебе рассказать?.. Выступал, например, мой шеф, выступал Бобокин — оба по сорок минут…

Тиховаров, время от времени зевая, начал перечислять доклады.

— Подожди-ка, — сказал я. — Ну а кто блеснул?.. Ну, понимаешь, о чем я: какое-нибудь эффектное сообщение. Словом, сенсация, шумиха и все такое…

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Ну а знаешь — зачем спрашиваешь? Разумеется, Корнеев. Вообще-то он поэт. Иван Павлович Корнеев, не слышал?

— Поэт?

— Ему лет сорок, и кроме того, что он поэт, он занимается еще и русским языком — лингвистикой…

— Прости. Но все-таки что он у вас на симпозиуме делал?

— Ну как же: лингвистика, связь с вычислительными машинами — это сейчас модно до психоза.

— Я чувствую, вы там не переутомлялись… Ну а сам Корнеев, какой он? Тихий?.. Или нет? Наверное, пьянчужка и весельчак? Бабник, ага?

— Не уверен я, что он пьянчужка, ты уж меня извини за неосведомленность, — с этакой укоризной (за мои дурные мысли о хороших людях) сказал Тиховаров.

Я заторопился. Как это ни странно, — я хорошо это помню и могу поклясться, — моя речь сработала в нужном направлении раньше, чем мысль:

— Ну ладно, иди спи. Как-нибудь зайду. Кстати, ты Валю нашу видел?.. Как она в Киеве?

Вроде бы и случайное сопоставление имен этого Корнеева и Вали должно было сработать (если, конечно, там что-то было!) — и сработало, тем более что Тиховаров был сонный.

— Валя? Она как всегда. Вокруг этого Ивана Павловича она и закрутилась… В своей роли!

— Ну, пока.

— Пока.

Вернувшись, я ничего не сказал Гребенникову, мне не хотелось, чтобы вышло что-то вроде той драки на даче, — я решил поискать Валю сам.

Утром Гребенников сказал, что он пойдет по знакомым.

— Только ты не спрашивай. Зайди и посиди у них. Если они что-то про Валю знают, они сами скажут, — напутствовал его я.

Он очень тихо сказал:

— Я ведь так и делаю.

Он ушел.

Я тоже вышел, позвонил из автомата на работу, кое-как отпросился на полдня — и теперь был свободен.

Сразу же (и довольно спешно) я отправился к поэту-лингвисту, я волновался, — я почему-то был уверен, что увижу там и Валю и этого Корнеева, — оказалось: ни его, ни ее. Только секретарша. Я как-то сник после своего разгона и бесцельно прохаживался около кабинета с надписью: КАБИНЕТ ЛИНГВИСТИКИ. КОРНЕЕВ ИВАН ПАВЛОВИЧ. Надпись, то есть табличка, была новехонькая, кабинет тоже новый — видно, поэт только-только пошел в гору… Не придумав, что делать, я рискнул повторить старый ход, который когда-то сделал Гребенников, — то есть я опять вошел и спросил секретаршу:

— А не подскажете хотя бы, где находится дача Ивана Павловича?

Секретарша фыркнула, сверкнув в улыбке двумя передними зубами, здоровенными, как у зайца:

— Он молод… У него нет дачи.

— Будет и дача, — сказал я, чтоб хоть что-то сказать, и улыбнулся: — Дело наживное.

— Вот тогда, пожалуйста, и приходите, — пропела она с издевательской нежностью.

Я решил съездить к брату Вали. В моей памяти он был все тем же вялым мальчиком, и я с трудом представлял, что он здесь, в Москве, и учится в каком-то специализированном училище ресторанных работников. Не скажу, что быстро, но я нашел.

— Здесь общежитие ресторанного училища?

— Нет, — ответила мне вахтерша с вызовом, — и никогда его здесь не будет!

Дело в том, что училище своего общежития не имело — арендовало ровно один этаж в этом вот здании. «Ресторанников» здесь не любили, и, видимо, не без причины.

Я отыскал этаж — полутемный и с устоявшимся запахом пива.

— Эй! — крикнули мне из полутьмы коридора. — Чего тебе?

Я молчал, потому что никак не мог сообразить, откуда идет крик.

Оказалось, что голоса шли откуда-то снизу, от моих ног. Я вгляделся. Вдоль коридорных стен — справа и слева — сидело человек десять, юнцы, совсем зелень, около них шеренги пивных бутылок. То есть сидели эти парнишки на полу, на корточках, спиной привалившись к стене, а около стояли бутылки.

— Мне Чекина… Сергея Чекина.

Один из сидящих у правой стены сказал хрипловато: