Владимир Маканин - На первом дыхании (сборник)

Потом они пьют чай на кухне и говорят о Боге. Долго говорят. Но сантехник Зуев не верит этой девице. Сантехник Зуев в сомнениях… Он заходит на кухню, толчется возле их чаепития, гремит без нужды сковородками и прислушивается.

— …Если истинно уверуешь в Господа, на душе много легче, — говорит девица.

И прячет глаза.

— С молодости-то как хорошо уверовать, — подхватывает Федосьевна, прихлебывая чай. И бросает косой взгляд на шастающего туда-сюда сантехника, который уверовал с молодости лишь в пиво и в команду «Спартак».

— А есть люди — смеются надо мной, — жалуется девица.

— А пусть… Пусть их смеются, — поет Федосьевна.

Ефимовна подпевает:

— Не жалей, голубка. Истинно говорят: не жалей, если рано проснулся и рано уверовал.

— Пусть их смеются. Сердце стерпит.

— Истинно, голубка. Истинно так.

Сантехник Зуев будто бы уходит к себе в комнату. На самом деле он приостановился в коридоре. Стоит у стены. Слушает.

Девица вдруг начинает жаловаться: ей-де вчера страстно захотелось помолиться, она пришла к ним, а дверь заперта. Старушки, видно, ходили в гастроном. За покупками. А слабая Федотьевна лежала в забытьи и не слышала. Так хотелось помолиться. Она, мол, постояла перед запертой дверью и даже заплакала, бедная. Пошла себе улицей — шла и плакала.

Федосьевна тут же снимает с гвоздика и отдает девице запасной ключ от квартиры:

— Милая ты наша. Добрая ты наша — ходи когда хочешь.

— Спасибо.

— Ходи, милая. Когда хочешь… Молись, милая. Очищает молитва-то лучше всяких лекарств.

Эти их добрые слова вдруг потрясают все существо сантехника Зуева: пропишут они ее в квартире, как пить дать пропишут. Сантехник слышит острую и внезапную боль в сердце. Девица хитра. Свято место не пустует. Для того девица и ходит. Потенциальный владелец трехкомнатной квартиры чувствует себя в состоянии, близком к взрывному: не-е-ет, милые мои, не успеете, сегодня же с Федотьевной случится тако-оое волнение!.. Такое, что можно не звонить в неотложку и не отрывать людей попусту. Хватит. Не даст он ей здесь молиться. И молельню устраивать не позволит. Этак они полгорода здесь пропишут.

Молодой сантехник Зуев выходит на улицу. Он в ярости, но шаг его тверд. Прямым ходом он идет к телефонной будке и звонит своим дружкам:

— Завтра «Туркестан»… Как обычно. Угощаю.

— Наконец-то. Жмот ты, Зуев.

— Никакой я не жмот. Вот увидите.

— Жмот, — бранятся друзья, — самый настоящий жмот. Мы уже и лицо и голос Зулейки забыли (певичка в «Туркестане»). С тобой, Зуев, водиться — нужно стальные нервы иметь.

Светик приходит злая, с прикушенными в кровь губами:

— Проворонила!

— Да ну?

— Дура! Дура! — ругает она себя. — Все шло как по маслу. Я уже ключ от их квартиры достала. Одного дня не хватило.

Светик только что от обезумевших старух: там творится что-то ужасное. Старухи бегают. Кудахчут. Ищут икону. «Аспид!» — «Ворюга!» — «Спартаковец несчастный!» — кричат они в праведном гневе. Они заглядывают в сундуки. В темные углы. В уборную. А молодой сантехник Зуев отвечает им через дверь, как всегда, просто и прямо: «Не знаю. Не видел. Не слышал…»

Светик покусывает губы:

— Проворонила…

— Не видать тебе Божьей Матери, Светик, грешна ты слишком, — подсмеивается прозаик.

— Заткнись!

Они подстерегли его в подъезде только к часу ночи — молодой сантехник возвращается из «Туркестана» и мурлычет.

Подъезд полуосвещен. То самое, что надо, — сантехник держится рукой за перила и пошатывается. Светик начинает ему по-христиански (не вполне вышла из роли), она говорит, вот, дескать, со мной тоже богомолец, тоже уверовал, души наши страждут, и мы оба смиренно просим тебя сказать — где икона…

Прозаик грубовато перебивает:

— Кому продал?

Сантехник Зуев вместо ответа икает.

— Кому продал Божью Матушку, гнида?

— М-м… Кому хотел — тому продал.

Светик дает Игорю Петровичу знак: работай. Прозаик бьет сантехника в ухо. Сантехник Зуев не слабее прозаика, но, к счастью, обилие принятого на борт алкоголя мешает ему ориентироваться в пространстве и во времени — где он? какие такие богомольцы?.. Светик вновь дает знак: работай. После второго удара молодой сантехник сползает на ступеньки лестницы. Лежит. В подъезде полутемно.

— Кому? — спрашивает Светик. — Кому продал?

— А вот я его сейчас кастрирую, — не шутя говорит прозаик, наклоняясь над павшим.