Николай Ивеншев - Дубль

— Да он… ничего… Я с ним не сплю. — И заспешила: — Он — грек, в американском универе стажировался. С ним английский учу. Ты знаешь, какие он пирожные печет? Обалдеть!

Володю не волновали пирожные. Он почуял, что‑то противно горячее заворочалось внутри. И стал натыкаться на прохожих.

— Он мне целую стопку учебников отдал. У него машина японская.

«Жалкие слова. Зачем она говорит? Хоть бы помолчала».

Он заглянул в ее глаза и не увидел вишневого цвета, карие — краска для половиц.

За Наташей к гостинице подкатила «Тойота». И Наташа легко упорхнула. Легко она делала все: брала за локоток, говорила: «Я люблю тебя». Все понарошку.

Со зла Володя со Степаном Ивановичем Бублейником суматошно сбегали в магазин электроники, купили Королеву магнитофон. Просто для того, чтобы потратить деньги и не думать о подарке жене. Словно он мстил своей жене за другую, за измену, которую сотворила дублерша Наташа. Вот ведь как паршивенько переплелось.

В коридоре гостиницы он встретился с бородатым во- логжанином Евгением Синицыным, копией писателя Белова. Он оказался довольно милым человеком, уже никого не ругал. Он затащил Королева к себе в номер. Там, в номере, на тумбочке стояла огромная, с саму эту тумбочку, бутыль вина. То, что надо для смертельно раненых мужчин.

Женя Синицын сообщил Королеву последние новости.

— А ты знаешь, почему у нас не все ездят на экскурсии? Не все были на мысе Сунион? К примеру, вот эта… Рая? Да — да — эта конь — баба? Ну и тихоня Таня?

— Откуда знать?

— От верблюда. Шубки зарабатывают!

— Как? Позволь… Коим образом?

— Известно коим. Они же привыкли душу продавать, а тело, тело проще. — Именно так — с, — по — старорежимному ответил Женя Синицын. — Отдались понтийским грекам.

Королеву стало обидно, почему, черт знает. За державу! Понтийские греки — это эмигранты с берегов нашего Черного моря, Понта Эвксинского. О них в Греции анекдоты травят, как в России о чукчах.

— Зарабатывали наши девочки. И теперь по шубке себе. Дешево и сердито.

Мужики любят сплетничать.

Володя довольно ясно представил крохотную Таню, игрушечку на блескучем шубном меху. И вообразил рядом с ней почему‑то голого чукчу. Наверное, Королев начал пьянеть.

Королев сказал: «Врешь», хотя знал точно, что было

все.

В номер заглянул Пермский Казак с порнографическими картами. И сели играть. От обилия голых тел на ярких картах Королев окончательно закосел. Он долго прицеливался пальцем к шейному платку — галстуку еще одного игрока, Валеры. Владелец платка презирал Володю. Это ясно.

Но были секунды, когда Владимир думал трезво. Он верил, что Наташа исправится, что Наташа — приличный человек, не шубу же она зарабатывает. Она с этим ученым греком уплетает домашнее пирожное и учится английскому точному произношению.

В своем номере Бублейник разговаривал на украинской мове. Все матрешки он продал, будильник реализовал понтийцу. Все «гарно». Степан Иванович спел украинскую песню на слова Шевченко. Или Володе это снилось.

В сегодняшнем экскурсионном репертуаре прогулки по трем островам. Гидра… Эгина… Название третьего острова Володя не запомнил. Шарахало их кораблик то в одну сторону, то в другую. Володя не выдержал всего этого, побежал блевать. Помнил одно: на морском языке помещение называется ватерклозет и обозначается двумя нулями. Словно кто‑то жестокий запустил всю пятерню в горло и выдирает кишки. Натурализм. У — у-ух, у — у-ух! Коридором вниз. Может, на палубу, к ветру? Так‑то лучше. И море успокоилось, полегчало, пожалело. Легче подкидывает? Клешня выползла. Кто‑то похлопал Володе по плечу.

— Ну, что, старик? — улыбнулся ему крепкий Женя Синицын. — Чего зеленеешь? Пойдем по пивку?

Они плюхнулись за ресторанный столик, как по команде, с двумя гетерами — Раей и Таней.

После банки пива Володя Королев оклемался и стал пристально разглядывать то одну гетеру, то другую. Ничего не поймешь. Вчерашние? Позавчерашние? Одинаковые. Ничего с этими женщинами не делается, хоть бы хны. А если бы так: согрешила — и ухо приняло другую форму, пусть не уродливую, другую. И так — ухо, нос, губы. Ах, как бы все изменилось! И знакомые не узнавали бы друг друга. Прошел год и из‑за грехов своих ты совершенно иной человек, отличаешься от того, прошлогоднего, как скандинав от эфиопа.

Володя оправдал двух подруг. Зарабатывали себе, своим телом — не воровали же? Это ведь была у них последняя попытка воплотить жизненную мечту, приобрести модные шубы. Как у гоголевского Башмачкина — новая шинель. Башмачкин мог поднатужиться и заработать себе еще на одну, взамен уворованной, а тут: накось выкуси, когда еще к дешевым шубам приедешь, когда в загробное царство, в Аид, переселишься. При здравом рассудке и мужья бы их поняли. От жен не убудет.