Николай Ивеншев - Дубль

Он как взглянул ей в глаза — сразу чиркнул по песку ногой, чуть не упал и все же руку к фотоаппарату протянул.

— Снимите меня, пожалуйста! — пробился розовый голос.

И он от смущения стал изрекать непонятные глупости, которые Наташа (она из их журналистского стада) понимала и поощрительно улыбалась.

А Володя фотографировал ее так и сяк. Ловко получалось. Он падал на колени, в песок, поворачивал ее голову к зеленому, заросшему колючим кустарником мыску. И лишь однажды сплоховал. Хотел было приподнять Наташу вместе с пляжным узорчатым то ли шезлонгом, то ли троном, но споткнулся. Она оперлась о его плечи, выскользнула, засмеялась, но необидно. Кто‑то рядом еще подхохотнул.

Что же он не заметил ее раньше, за тем же обеденным столом? И странно, как мы крепко привыкаем, гак крепко к своему, обжитому и не хотим ничего иного. Вот привыкли есть много хлеба, привыкли вечерами вяло смотреть сериалы. Привык Владимир Королев и к своей жене. И здесь из сонма разных женщин выбрал подобие жены, только более изящное. Может, прав ушлый грек Платон: половинки разбросаны по свету. И он нашел более — менее сносную половинку и приклеил этот черепок к своей судьбе.

И Наташа каждым изгибом достает. Фу, что за слово! Тогда, при выборе жены (выбирал ли?) просчитался? Эта половинка приклеилась вся, без трещин. Эта красота создана для него. Скорее всего, такая уверенность — следствие праздности, выздоровления на фоне знаменитых руин, золотистого вина, магазинного изобилия.

«Нет, нет, нет! Это не так!» — сам себе возражал Владимир Королев. А Наташа, журналистка из Орла, дубль жены, подцепила его за локоть и повела к автобусу, на х от самый известный всем туристам мыс Сунион. Теперь Володя весь превратился в изгиб собственной руки: именно там покоились розовые женские ногти.

— Я так устроена — не нахожу общего языка с женщинами, мне всегда легче общаться с такими вот, как вы, — щебетала Наташа.

— А какой я?

— Вы больной человек. У вас и глаза, и душа не на своем месте. Глаза неспокойные. Вас где‑то раздавили.

Она еще и умница, и прозорливая.

— Что это за кустики такие? Розовые цветы? Ми — илые, нежные!

— Я знаю, я точно знаю. Это — олеандр, приморское растение. Помогает от сердца.

«Она сказала «от сердца», как моя бабушка когда‑то говаривала «от головы» или «от костей», — подумал Королев и улыбнулся этой простоте. Еще одна коллега по духу его соседа Бублейника.

Наташа сорвала цветок и воткнула его в кармашек блузки.

— Пахнет изумительно! — зажмурила вишневые глаза.

В автобусе она села рядом, достала из сумочки блокнот, длинный и узкий, похожий на домашний телефонный справочник, и прилежно застрочила обо всем, о чем говорила сизоволосая экскурсовод. Она писала, изредка откидывая назад голову, поворачивалась к Володе и виновато улыбалась. Прости, мол, меня — такая школярка, все на карандаш беру.

Вечером, после ужина, они искали вместе с Наташей незадуваемые ветром зажигалки для ее мужа. Муж — художник. Он разрисовывает зажигалки.

«В общем‑то муж, как ребенок», — такое говорила. Володя не чувствовал ревности. Этот муж был так же далек от Наташи, как древнегреческий Перикл, тиснутый на монете.

Более того, муж был симпатичен Володе, как все то, что выбирала она.

Володя не сек в зажигалках: разовые, вечные. Какие еще? Он поглупел от счастья. Он мог бы, конечно, сказать об этом Наташе, но зачем? А пока он насладится один:

легким кивком, плавным очертанием лица, мягкой ладошкой, наивной улыбкой.

— Посо? Посо? — радостно спрашивал он по — гречески. А ответ киоскеров не понимал. «Посо» — сколько стоит? И еще он одно слово знал: «Эвхаристо!» («Спасибо!»)

«Эвхаристо!» — за то, что Бог послал ее. Зевс? Магомед? Иисус? Наверное — первый. Он один — грешник.

«Эвхаристо!» Вот сейчас бы попробовать написать это. слово русскими буквами. Получится. Ясно, что получится! Но Володя не хотел этого делать, растягивал удовольствие. Да и суеверничал. А вдруг мимо?!

Но ведь отошел от первой своей болячки, все исполнил, как наказывал ему Альтшулер: море, влюбленность и даже олеандр.

Наташа читала мысли:

— Мне сказали наши девушки, что олеандр нельзя близко к носу держать — ядовитое растение, будет болеть голова.

— Я слышал наоборот, оно — лекарственное.

— Нет — нет, — с жаром запротестовала она. — Вот я нанюхалась и теперь хожу, как чумная, ничего не соображаю. А мне еще на свидание надо.

Она ждала, что Королев задаст вопрос. Но Володя промолчал.