Айтеч Хагуров - Жизнь коротка, как журавлиный крик

В дальнейшем жизнь подвела меня к выводу: при всем многообразии люди делятся на тех, кто сделал эти открытия, и тех, кому они неведомы.

Миллионы детей, детство которых переехала война, ощущение одиночества испытывали по разным конкретным причинам и в разных ситуациях. Я один из них. Пятилетним городским мальчиком застала меня война. Спасая от бомбежек, мать увезла меня с братом и сестрой в аул, к своим родителям. Тогдашний адыгейский аул представлял собой нечто противоположное городу. Это была первая в моей жизни переправа из одной культуры в другую. Русский язык знали там единицы, а рыжего мальчика аульчане видели впервые. Женщины слюнявили пальцы и терли о мои волосы, чтобы убедиться в том, что я не накрашен. Для детишек я вообще представлял собой странное существо. Они толпами ходили за мной и дразнили «Русский сала кушай!». Это была единственная фраза, которую они знали, и знали они ее для того, чтобы дразнить русских мальчишек, появлявшихся на противоположном берегу речки Пшиш.

Надо было выживать, и я довольно быстро познавал язык своего этноса. Одновременно забывал русский. У меня уже были приятели — соседские дети. Вырваться из изоляции помогали двоюродные братишки и сестры, тети и дяди. Всего с внуками в семье деда Калятчерия стало тогда жить шестнадцать человек.

Однажды младшая наша тетя Минхан, которой в ту пору было всего пятнадцать лет, сказала фразу, представлявшую большую бестактность по отношению к моей маме и ее старшей сестре. Как и наша мать, она приехала спасаться от невзгод с тремя детьми. Минхан, доведенная нашими шалостями, воскликнула:

— Да неужели у этих наших племянников нет других родственником, кроме нас!

Моя мать и тетя Нагойхан слишком всерьез восприняли этот

упрек и стали рассовывать нас по родственникам по отцовским линиям. Но вскоре все снова оказались у дедушки. Родные и двоюродные братья и сестры или закатывали истерики родственникам по отцу, чтобы их вернули назад, или сами пешком убегали от них — аулы, куда их рассовывали, были не столь далеки. Всех тянуло в ставшее уже родным наше дедушкино гнездо, где всегда можно было спрятаться под теплые крылья наших матерей и где мы уже определились по симпатиям, своим правам, играм, друзьям и всему прочему, без чего немыслима жизнь детей. Только мне выпала участь оказаться в далеком ауле Адамий — у сестры моего отца, тети Сасы, на расстоянии, непреодолимом в одиночку.

Эти аулы разделяли дремучие леса Курго и три реки. Мои родственники руководствовались, конечно, благими намерениями, отсылая меня туда: тетя была относительно состоятельна, детей в семье у нее не было, и, следовательно, я там буду жить лучше. Этими благими намерениями они устилали мне дорогу в ад: и он до сих пор вспоминается мне в деталях колоритностью переживаний, происшествий, людей, и, в целом, моим пребыванием там.

Забегая вперед, скажу: в моем детстве была еще третья переправа из одного образа жизни в другой — когда в сорок четвертом привезли в Краснодар, в другую культуру, полностью забывшего русский язык и городской образ жизни. Но вторая ломка, происшедшая в ауле Адамий, вспоминается почему‑то чаще остальных двух.

После неожиданного появления и исчезновения мамы мое отношение к ней несколько изменилось. Я избавился от постоянного трепетного ожидания ее приезда. Мысли о ней отошли на второй, явно недосягаемый местами, план, и это значительно успокоило меня. Мое отношение к затянувшейся разлуке с мамой точно можно передать словами великого поэта Востока: «Легендой сделалась моей разлуки ночь и черным жемчугом на сердце отвердела». Эти слова относятся к разлуке не только влюбленных; их можно отнести к разлуке с любым человеком, которого очень любишь…

Вероятно, существует определенная технология образования жемчуга — или, как говорят социологи, ценностей в человеческих сердцах. В этой технологии одним из определяющих факторов являются страдания (ад? чистилище?). Вот почему мировые религии так много говорят о неизбежности страданий, об их очистительной роли в жизни человека.

Но современное общество массового потребления менее все — го обращает внимания на эту сторону религиозных учений.

Оно и к религии относится потребительски: видит в ней одну из страховых компаний от несчастных случаев…

II

С наступлением осени бригадир все реже стал появляться по утрам и выгонять всех взрослых на работу… Тетя Саса и невестка целыми днями в огороде серпом срезали кукурузу и составляли ее в гурты. Мы все выламывали кочаны и корзинами носили их в дом, складывали на чердаке. Бодылка отдавалась сначала скотине, и та выедала лепестки, прикрывавшие кочан, Оставшееся шло на топку.