Айтеч Хагуров - Жизнь коротка, как журавлиный крик

Неожиданно из‑за ограды раздался голос женщины:

— Ты что же, сынок, плачешь?

Я не видел ее. Откуда она взялась? Мне было стыдно.

— Разве мужчины плачут? — продолжал укорять голос из‑за плетня. — Или мне показалось, что ты плакал? — смягчила она ситуацию.

— Не плачу! — крикнул я наконец и стал быстро вытирать руками слезы. Женщина не могла ближе подойти ко мне — не пускала большая ограда. — Скоро придет тетя Саса, — утешала она. Собравшись с духом, я крикнул в ответ:

— Тебе показалось! Я не плачу!

— Значит, ты молодец, мужчина, — говорила она ласково, уходя в свой огород.

А я, чтобы подтвердить ее слова, напряг силы и стал что‑то напевать. Вечер всегда был облегчением моей участи. Возвращалась с поля тетя Саса с невесткой, пригоняла корову. Все вокруг оживало. В соседних дворах были слышны голоса, мычали коровы, звенели ведра на дойке. Все, что я вечером видел и слышал, было как у дедушки Калятчерия в ауле. Но все было какое‑то чужое — и люди, и тетя Саса, и ее двор, и другие дворы.

У меня была уже одна обязанность. Когда корову загоняли во двор, она норовила пройти мимо хлева в огород. Я должен был стоять с хворостиной и следить, чтобы корова шла в хлев, на свое место.

За этим занятием я не заметил, как появилась во дворе соседка.

— У тебя, Саса, хороший помощник. Он целый день стережет огород и вечером тебе помогает.

Это был тот же голос, который днем помешал мне плакать. Я застеснялся ее снова, как и днем. Мне казалось, что она меня выдаст. Но женщина стала говорить о другом. Она жаловалась на то, что ее дети подхватили чесотку и что серно. й мази нигде не найти.

Потом они уединились, когда тетя Саса пошла доить корову, и о чем‑то говорили. Уходя, женщина как бы вспомнила:

— Сегодня, когда была на огороде, мне показалось, что твой мальчик плакал, но когда подошла поближе, оказалось, что он пел.

— Разве он маленький, чтобы плакать? Разве мужчины плачут?

— вопросительно — утвердительно сказала тетя Саса. И я понял окончательно, что лишаюсь возможности плачем облегчать свою участь. Отныне я должен все выдерживать, как мужчина.

В тот вечер тетя Саса была ко мне очень внимательна. Она чаще обычного разговаривала со мной, а в ее словах появилось нечто, что сразу почувствовало мое детское сердце, столько дней ожидавшее теплоты.

Когда вечерние дела были сделаны и мы поужинали, она снова приятно удивила меня:

— Может, пойдем к соседям, посидим немного, у них девочка маленькая?

Так начался перелом в моей затворнической жизни и постепенное вхождение в жизнь аула Адамий. На следующий день тетя Саса вернулась с работы раньше обычного, чтобы пойти со мной за коровой.

Впервые я шел по улицам этого аула. Мы миновали школу, магазин и вышли на огромную площадь посреди аула. Сюда пастухи пригоняли стадо. На площадь пришли за скотиной и старики, и женщины, и дети. Много детей!

Женщины и старики спрашивали тетю Сасу обо мне, и она им охотно объясняла: я — ее племянник, сын Аюба, которого и здесь хорошо знали. Меня гладили по голове, хвалили — правда, не знаю, за что.

Когда мы свою Зойку гнали домой, с нами шел мальчик, похожий на старичка. Его корова шла за нашей. Тетя Саса сказала нам, что мы должны дружить, что мы соседи. Мальчика звали Килим. Так я приобрел в этом ауле первого друга.

Килим был неразговорчивый мальчик, но я очень хотел с ним дружить и потому старался ублажать его всем чем мог. Теперь по утрам я не тосковал как прежде, не наблюдал за людьми, идущими от переправы, а сразу бежал по огородной тропинке к Килиму. У него было много сестренок и братишек, и они всегда хотели есть. Я приводил Килима и отдавал ему завтрак, который мне оставляла тетя Саса. С большим удовольствием я наблюдал, как он смачно уплетал его. В дальнейшем так и определилось: Килим играл со мной только за плату. Поэтому я всегда что‑либо припрятывал для него.

Нашу дружбу прервала тетя же Саса — но не из‑за завтраков, а из‑за того, что Килим заразил меня чесоткой. Я весь покрылся бляшками, которые в определенное время неистово чесались. Приходи-'

лось их раздирать так, что я весь кровоточил, пачкал одежду.

Тетя Саса была чистоплотной хозяйкой. Проблема, вставшая перед ней в связи с подхваченной мной заразой, была не простая. Надо было тачку дров докатить до Усть — Лабы — а это восемнадцать километров, продать ее, на вырученные деньги купить мыла и серной мази.

Однажды с невесткой они отпросились у бригадира, запряглись в тачку, отправились в Усть — Лабу и вернулись измученные и уставшие, но с мылом и мазью.