Айтеч Хагуров: Жизнь коротка, как журавлиный крик

Что побудило известного социолога и политолога, доктора наук, чьи работы соискатели кандидатской степени включают в списки использованной ими литературы, взяться за перо в беллетристике, жанре, где он — новичок, и каждый «собрат» с билетом Союза писателей может потеснить его в самолюбивой и нервной очереди жаждущих издаться?

Ссылка автора на Блаженного Августина, утверждавшего, что «есть три времени — настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего», т. е. память, созерцание и ожидание, того, что нам суждено, и существуют они «только в нашей душе и нигде больше», вряд ли объяснит такой поворот сложившейся биографии.

Сотни людей обладают цепкой памятью, виртуозной способностью сложить из калейдоскопа кипящих вокруг них событий связную картину и терпеливым умением не только поджидать грядущее, но и предвидеть какие‑то его грани. Однако они не в силах реализовать эти способности в словах, которые тронули бы нас, запомнились и вызвали желание сказать кому‑то:

«Ну‑ка прочти. Не пожалеешь».

Для этого нужен талант. Только и всего. Третьего не дано. А все, что помимо этой «малости», — от лукавого. На какое‑то время можно неправедно самоутвердиться, но рано или поздно все рухнет от ликующе пронзительного крика юного сорванца: «А король‑то — го — олый!».

Айтеч Хагуров застрахован от подобного изначальным (от природы? от Всевышнего?) сочетанием таланта ума и сердца, сочетанием, без которого работа в литературе — зряшная трата времени. Только оно помогает постигнуть таинство человеческой жизни в тех ее проявлениях, когда повествование о твоем, казалось бы, заурядном «я» оказывается звеном, которого недоставало для полноты картины общего бытия.

Думаю, что рецензенты этой книги будут отмечать, что автор, чьи предки не знали русского языка, уверенно и свободно чувствует себя в его стихии, что он по — сыновнему почтителен к традициям своего народа, не умаляя достоинств обычаев других народов, живущих в соседстве с адыгами. Все так, но я воспринимаю это как естественное достоинство литератора в конце XX века.

Главное же, на мой взгляд, состоит в том, что люди, с которы — ми судьба свела Айтеча в его младые годы, выйдя на страницы его книги, начинают новую, уже независимую от автора жизнь, и мы принимаем их в свой круг.

А у Айтеча Хагурова остается лишь одно право — радостное и грустное одновременно — пожелать своим героям долгой и счастливой дороги…

Наверное, большинство городских жителей не слышало осеннего журавлиного крика. Но многие в стихах и рассказах встречали упоминание о нем в поэтических образах. В осеннем журавлином крике поражает его напряженность. Как будто прорвалось, наконец, долго сдерживаемое чувство, и оно, есть чувство тревоги. Потом это мучительное чувство разлуки, потери и тоски… Крик расставания. С чем? Скоротечным и прекрасным летом? Крик — предупрежденье о предстоящих осенних и зимних невзгодах?

Но почему все это звучит почти по — человечески? Загадка журавлиного крика будет привлекать внимание поэтов до тех пор, пока будет существовать загадка человеческой жизни, в сущности скоротечной, полной забот, предчувствий, тревог и надежд…

Жизнь наша подобна журавлиному крику… Мы хотим себя выразить в нашей жизни, сказать и сделать что‑то особенное, важное

— но… — как часто не успеваем! Обрываются наши помыслы и устремления, порывы остаются без взлета. Под конец мы с горечью восклицаем: «Ах, если бы молодость знала, если бы старость могла!».

Но нет — истина не только в этом. Она и в том, что всю эту ситуацию мы можем принять как вызов и на него ответить. Ответ может быть только один — возвыситься над суетой сует, но четко осознать скоротечность нашей жизни до такой глубины, чтобы мы могли простить друг другу и каждый всем — всё. Ведь к этому призывают лучшие устремления как религиозного, так и светского гуманизма. И это — единственное, что может сделать каждый из нас по большому счету.

«… Ни будущего, ни прошлого нет, — писал философ, — и неправильно говорить о существовании трех времен: прошедшего, настоящего и будущего. Правильнее было бы, пожалуй, говорить так: есть три времени — настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего это память; настоящее настоящего — его непосредственное созерцание; настоящее будущего — его ожидание». (Блаженный Августин, Исповедь, книга XI, глава XX.).