Наталья Апрелева - Пояс неверности. Роман втроем

— Оставь паранойю, я имею в виду твою тетю Дарью. Из Питера. Для которой я недавно добывала редкое лекарство «амбене» для больной спины.

— Я тебя благодарил, по-моему, уже.

— Помню, а как же. Так почему никогда не рассказываешь про тетку? Как вы ходили в Эрмитаж. Ездили в Пушкин. Катались на лошадках в Сестрорецке. Посещали Ленинский шалаш в Разливе?

— Ты слабо себе представляешь мое детство, милая. Какие лошадки? Тетка пахала целыми днями, а я должен был наводить чистоту в квартире, покупать продукты, хорошо учиться.

— Сурово. Мне кажется, ты вообще боишься женщин. Как-то подавлен, может быть, наверное, твоя тетя была очень авторитарна?

— Естественно, она и сейчас такая. Вероятно, даже еще в большей степени. А кто из женщин не авторитарен? Назови.

— Я просто представляю тебя, такого маленького, круглоголового, смешно кудрявого. Идешь в первый класс. Три астры, рядом строгая тетка. Говорит: смотри у меня! Ты боишься, а плакать нельзя.

— Семь.

— Семь?

— Астр наверняка было больше. Три — глупость какая-то. Тетка не жадничала никогда.

В обед нахожу Его в «Гусятникоff». В принципе, сделать это было несложно — Он очень консервативен в своих привычках и может обедать только в двух ресторанах — в «Бараshka» на Петровке и, собственно, в «Гусятникоff» на Таганской площади, причем оба заведения принадлежат одному и тому же хозяину — известно какому. Аркадию Новикову.

Также я вполне могу угадать набор блюд, что он закажет. Разумеется, «наваристая ушица из стерлядки», разумеется, «корейка ягненка с розмарином», печеные яблоки и много зеленого чаю. Удивительно, как при такой диете он умудряется не выглядеть похожим на бочонок, но не выглядит. Рядом с ним на кожаном кресле развалился художник Лизунов. На самом деле он давным-давно взял себе красивый псевдоним, что-то типа Холмогоров-Введенский, но я никак не могу отказать себе в удовольствии называть его Лизуновым.

Художник Лизунов никогда мне не нравился, типичный конъюнктурщик, внешность крупного номенклатурного функционера, включая аккуратную бородку и плотно набитое органикой брюшко. Лет несколько назад выставка его картин с названием «Отобрать естественно» имела некоторый успех, и на пресс-конференции, рассказывая об особенностях творческих замыслов, Лизунов сказал:

— Собственно идея пришла мне в голову, когда я наблюдал за собачьей дракой на пустыре. Несколько больших собак окружили маленькую шавку, загнали под остов какой-то лодки, а потом все-таки загрызли. Что естественно…

Я сразу возненавидела его. Сидит, улыбается ртом с вывернутыми фиолетовыми губами.

— Присаживайся, милая. Мы вот тут как раз к водным процедурам переходим…

И такой довольный вид, будто произнес просто шутку месяца, я скривилась, наверное, потому что Он резко поднялся и спросил:

— Что-то случилось?

— Ну, даже не знаю. Пока нет. Сняла тебе квартиру. Привезла ключи.

— Квартиру? Вот это да… Неужели я так тебе надоел?

Смотрит обиженно. На нем рыжий замшевый пиджак, белесые джинсы с дорогостоящим эффектом потертости, начищенные ботинки, на шее — полосатый шелковый шарф.

Мне нечего ему ответить. У меня вообще нет сейчас ответа на вопросы, которые думающие люди могли бы мне задать. Зато есть твердая уверенность, что я делаю то, что должна. Какие-то такие буддистские принципы: делай, что должен, и будь что будет.

Как-то все это у меня связалось в голове в единое целое, и мой Алеша, и моя несомненная вина перед ним, и эта девочка, и ребенок внутри. Его ребенок.

И еще я странно чувствовала себя живой. Впервые за долгие годы — чувствовала себя живой, и это оказалось много-много лучше, чем быть мертвой, как я привыкла, оказывается.

— Разумеется, не надоел. Просто не думаю, что мы можем себе позволить при Алеше…

— Перестань! Алеша — взрослый мужик, ему двадцать пять лет!

— Я знаю. Спасибо, что напомнил, конечно.

Вынимаю из сумки зачем-то ключи, превосходная квартира, станция метро «Первомайская», рядом Измайловский парк, гуляй — не хочу. Он и не хочет, выламывает правую бровь и холодно говорит:

— Это тебе спасибо за заботу, дорогая. Если позволишь, встретимся в конце дня и все оговорим. Мы просто уже убегаем, заказчик ждет…

Художник Лизунов изящно привстает и делает призывный жест в сторону официантки, девушки с очень загорелым лицом.

— Посчитайте нам, любезная, — улыбается, обнажая желтоватые крепкие зубы.