Лиззи Дорон - Почему ты не пришла до войны?

— Будет лучше, если я тоже пойду, — оправдывалась она. — В темноте она одна не ходит. А ты хороший мальчик и наверняка останешься помогать своим родителям готовиться к празднику.

В результате представительница другой части квартала была приглашена на вечернее пение. День независимости близился, и соседки решили устроить встречу.

Перед их приходом Елена выложила на диван фетровую шляпку и лакированную сумочку. Все остались довольны. Только Итта отважилась сказать, что если уж Елене так нравятся головные уборы, то лучше надеть какую-нибудь панамку.

— Панамка — это некрасиво, — подмигнув, ответила Елена, — неужели ты думаешь, я стала бы одеваться, как эти из Хаганы или Пальмаха?

Она крепко обняла Итту. Парикмахерша Анжелика сделала Елене высокую прическу и покрыла ее слоем лака. Портниха Гина пришла с только что сшитым костюмом и деревянным ящичком, чтобы на месте совершить любые поправки. К делу подключили и продавщицу обуви Ривку, та одолжила Елене туфли на высоком каблуке.

К предпраздничному вечеру Елена была полностью экипирована: красный костюм, черная шляпка, остроносые туфли на высоком каблуке. Для полноты картины Елена купила еще букет роз в целлофановой обертке.

В праздничный вечер мы с Еленой пришли во двор Комемов. Вокруг толпились люди с растрепанными волосами, в сандалиях, все — и мужчины, и женщины — были в одежде цвета хаки. У них пахло фалафелем, хумусом и техиной, а хлеб назывался питой.

На лужайке стояла Елена: в красном костюме, с красным лаком на ногтях и накрашенными губами, в лакированных туфлях, с лаковой сумочкой и букетом роз, обвязанным красными и розовыми ленточками. К нам подошел хозяин дома, добродушный, мускулистый, загорелый мужчина, и представился:

— Шалтиэль Комем. — Он откинул назад волосы и протянул правую руку.

Металлическим, поначалу срывающимся и дрожащим, голосом Елена произнесла:

— А меня в Израиле зовут Елена Барашек-на-убой, — и тоже протянула руку.

Шалтиэль Комем наморщил лоб и приподнял бровь:

— Что?

Пожимая ему руку, Елена повторила:

— Елена Барашек-на-убой. Ну, вы же знаете. — И она еще раз медленно повторила: — Елена Барашек-на-убой.

Этим вечером мы с Еленой возвращались домой одни.

Уриэля Комема я больше ни разу не видела.

У входа в Тель-Авивский университет ко мне подошел седой мужчина и неуверенно спросил:

— Элизабет? Это ты?

— Да, — ответила я.

— Меня зовут Комем, помнишь меня?

Я вспомнила.

— Чем занимаешься?

— Работаю в университете Сан-Диего, на историческом факультете. — Сглотнув, он продолжил. — Я руководитель научно-исследовательского института, изучающего историю Катастрофы.

Я промолчала.

— Меня часто спрашивают, как я, уроженец Израиля, смог связать свою жизнь с изучением Катастрофы, я всегда рассказываю своим студентам, да и вообще всем, как после окончания Шестидневной войны мы переехали с военно-воздушной базы в городской квартал. Там я понял, что в Израиле есть другие планеты и другие солдаты войска Господнего. Там я встретил странную женщину, которая до основания перевернула все мои представления о мире.

Он смущенно замолчал, потом сказал:

— Передавай ей привет и скажи, что я ей очень благодарен.

Перед сном Елена любила читать сказки: «Золушку», «Белоснежку», «Гензель и Гретель», «Златовласку и трех медведей». Пока я не выросла, она читала их вслух, потом — про себя. Каждый вечер посвящался одной сказке, причем, доходя до конца, Елена начинала читать сначала.

В вечер «Гензеля и Гретель» Елена разбрасывала по всему дому шоколадки, в вечер «Золушки» ставила на кухонный стол тыкву, а в вечер «Златовласки» заставляла холодильник медом. И всякий раз загадочным, как у радиоведущего Шмулика Розена, голосом спрашивала:

— Итак, какую сказку мы будем слушать на этот раз?

Читала она медленно и громко, словно стараясь задержать наступление темноты, а когда заканчивала, за окном уже стояла глубокая ночь. Елена освещала каждый уголок квартиры. Иногда с помощью лампочек, но чаще поминальными свечами.

— Поминальные свечи дешевле электричества, — как-то раз объяснила она. — Я зажигаю их, когда кончаются деньги.

Елена смахнула покатившуюся по щеке слезу. Дав глазам высохнуть, она пожелала мне спокойной ночи и вышла из комнаты.

Даже когда я стала взрослой, Елена продолжала читать сказки каждый вечер. Словно оправдываясь, она говорила: