Дмитрий Липскеров - Родичи

Бог даст, все хорошо будет!

Ягердышка перекрестился, глядя на заходящее солнце, остановил собак и принялся готовиться на ночлег.

Часа полтора ушло на то, чтобы ножовкой нарезать ледяных кирпичей и выстроить иглу, в которой предстояло спать ему и медвежонку. Днем хоть и было еще тепло, но ночь замораживалась уже градусов до двадцати, а в иглу всегда плюс. Затем Ягердышка отвязал всех собак, достал из мешка несколько сухих валежин, чайник, кружочек сухого спирта, связку сухой рыбы и шмат строганины.

Рыбу разбросал собакам, а все остальное втащил в иглу, где развел костерчик и вскипятил снежку для чая. Размачивая строганину в кипятке, он и медвежонок Аляска жевали мясо с наслаждением. Чукча запил ужин жирным чаем, потом сомлел и лег головой к выходу, чтобы через него наблюдать за Северным сиянием и Полярной звездой. Аляска посасывал его большой палец на левой ноге, и жизнь была хороша, и жить было хорошо…

Сон пришел сладкий и совсем не американский. Морфей привел Ягердышке его родителей — крошечных человечков с гладкими лицами. Маму и папу.

— Что ж ты, сынок, не сказал, что в поход уходишь! — сетовала мать.

— Трубочки не выкурили, — обижался отец. — Нехорошо!..

— У нас почты нет, — оправдывался Ягердышка. — А и не курю я…

— Голубка бы послал, — настаивала мать, и чукча увидел, что во рту у нее нет зубов.

— Так голубки в Москве живут и в Америке! Вот доеду до Америки и тотчас птичку запущу, — ответил ей Ягердышка.

— Смотри, — погрозил дымящим чубуком отец. — Не забудь!..

После этого Морфей растворил родительские облики в царстве спящих и взамен пробудил другие…

Кола и Бала на сей раз были экономны. Попросту не болтали, меж собой не ссорились. Не теряя ни секунды, набили Ягердышке морду и сверху и снизу, погрозили пальцами и были таковы — растворены в пространстве. Скулил испуганный медвежонок, а Ягердышкино настроение находилось в упадке. Тайным делом он рассчитывал после ухода в Америку расстаться с драчливыми братьями и явиться на новое место жительства с физиономией природного цвета. Но не тут-то было: уголовники не отставали, били все нещаднее, и спасения, казалось, от них не было вовсе.

— Гады! — выругался чукча и принялся охлаждать побои подножным снегом.

А еще Ягердышка решил не спать следующей ночью, подкараулить братьев и обоих пристрелить из подаренного Уклей ружья…

Вышел он с восходом солнца, даже чаю не попив. Настроение было самое скверное и шаг от того короток, а бег собак уныл. Лишь Аляска, облизывая розовым язычком черный нос, порыкивал по-щенячьи и вовсю радовался жизни… «Надо бы поторопиться! — решил Ягердышка. — А то и за пять дней не доберусь!»

— Теп-теп-теп!.. — закричал он, и собаки припустили.

Ягердышка тоже побежал, и от ощущения собственной молодости и силы все в нем наполнилось праздничным теплом и оптимизмом. Он уже забыл о ночных побоях и думал о том, как красив край, в котором он рожден, сколь много в нем пространства и что он помещен в это пространство Иисусом Христом жить человеческую жизнь!

— Ведь можно было и собакой родиться! — решил чукча. — И бежал бы я сейчас не человеком, а собакой, хорошо коренником, а так и сукой пристяжной мог!..

На бегу перекрестился.

Таким образом, немножечко размышляя, Ягердышка добежал до вечера, в котором опять построил иглу и расположился на ночлег. Но в эту ночь он вовсе не собирался глядеть на звезды, а, расчехлив ружье, даденное Уклей, зарядил его.

— Жду вас! — сказал вслух и оттолкнул медвежонка.

Братья не приходили.

Созвездия на небе переместились на полповорота головы, а их все не было. Зато явился старик Морфей, который запустил в иглу тетку Зевоту и разрешил ей заночевать в постройке.

— Ты не против? — поинтересовался он у Ягердышки.

Зевая до слез, чукча промямлил, что всегда гостям рад, а сам уже спал полярным сном.

Тут и гости не замедлили явиться.

Из Ягердышкиного носа заструилась кровавая юшка.

Он открыл глаза и увидел ухмыляющихся братьев. Кола потирал кулак, а Бала разминал пальцы, собираясь врезать чукче в ухо.

— Застрелю, — предупредил Ягердышка, взводя курки.

— Ишь ты каков! — ощерился Кола. — Из моего ружья!..

— Дай я ему влеплю! — размахнулся Бала.

— А ну стой! — крикнул Ягердышка. — Вот пристали, паразиты! — и прицелился.

— Так я уже властью расстрелянный! — захохотал Кола. — И закопан без могилки! — Потом вдруг перестал смеяться, взял за плечо Бала и, сказав: — А ну посторонись, братишка, — двинулся на Ягердышку со злыми намерениями.