Дмитрий Липскеров - Русское стаккато — британской матери

«Я ведь не боюсь смерти», — думал Роджер, но, предположив ее рядом, почувствовал сердце стучащим, а желудок забродившим.

«Словно налима схватил», — подумал администратор, страстный рыболов, пожимая руку молодому музыканту.

Костаки отвезли в Интер-Континенталь, где за ним был зарезервирован двойной номер.

— Это пока, — успокоил администратор Арви. — В дальнейшем подберете себе квартиру по вкусу. Завтра в оркестре выходной, можете посмотреть город, а во вторник к одиннадцати часам ждем вас. Театр прямо за углом отеля…

На прощание Арви новичку руку жать не стал, вежливо кивнул и отбыл на лифте.

Конечно, Роджер назавтра не пошел смотреть город, а решил провести весь день в отеле. Заказал много еды в номер, включил телевизор и смотрел американские фильмы на финском языке, получая от этого удовольствие.

К вечеру он позвонил в Лондон.

— Ты проспала! — констатировал Костаки.

— Да, — ответила Лизбет.

— Тебе надо худеть, иначе ты все время будешь хотеть спать.

— Да-да, ты прав…

— Хотя, — подумал вслух Роджер, — может быть, спать много тоже хорошо. Повышается шанс умереть во сне!..

На этих словах Костаки повесил трубку, не оставив матери своего номера телефона…

На следующий день он прибыл в оркестр. В начале репетиции дирижер поднял всех музыкантов, и они аплодировали новичку. Так положено, и это приятно.

Репетировали Шостаковича… Когда Роджер в первый раз коснулся треугольника, все, кто мог из музыкантов, обернулись или скосили глаза. А дирижер просиял всей физиономией.

Именно тогда, на первой репетиции, молодой музыкант прочувствовал несоответствие партитуры духу великого композитора. От значка легато его всего скособочило, и когда повторяли цифры, он на свой страх и риск сыграл стаккато.

На него тотчас оборотился дирижер со смешным именем Юкка, но только лишь оборотился, оркестр не остановил.

Уже после репетиции пожилой Юкка на паршивом английском спросил Роджера о допущенной ошибке.

— Вы заметтили ее?

— Мне кажется, — ответил Роджер, — я даже уверен, что это не моя ошибка! Что в партитуре допущена опечатка! Я ощущаю это всем своим организмом!

— Вот кааак? — пожилой Юкка пожевал губами, поводил глазами с остатками голубого. — Что ж, кроме нас с вами, ниикто эттого не заметит! Играайте как хотите!

И пошел, приговаривая: «Ошипка в партитууре!»

Роджер прожил в Финляндии девять лет. Ему неожиданно понравилась эта маленькая страна с огромным количеством великолепных озер и апатичными людьми, которые совсем не лезут тебе в душу.

«Страна с малым темпераментом» — окрестил Финляндию Роджер.

За девять лет он всего лишь раз посетил в отпуске Лондон, и то в первый год работы.

Он нашел мать несколько изменившейся. Она похудела, волос на голове стало пожиже, а уменьшившееся в объемах лицо все равно казалось лишь сократившейся в размерах задницей.

— Ты больна? — поинтересовался Роджер.

— Нет, — ответила Лизбет…

Он вновь уехал в свою Финляндию, где продолжал с упоением играть на треугольнике.

А потом в его жизни появилась Лийне.

Волторнистка, на пять лет старше Костаки. С тяжелой нижней частью тела, с белым, как известь, лицом, почти без ресниц, она восторгала Роджера своим уродством. Лишь позже он понял, что Лийне напоминает ему мать, только Лизбет черноволоса, а волторнистка бела головою, как одуванчик.

Она учила его финскому языку, показывала исторические уголки Хельсинки. Однажды, купив за бешеные деньги бутылку «Оголи», разлила ее по стаканам и угостила Роджера.

Он выпил впервые, определив для себя, что алкоголь — дрянь! Он совсем не опьянел, чего нельзя было сказать о Лийне. Девушка стукалась бедрами обо все углы и кидала на Роджера недвусмысленные взгляды.

А он не понимал этих призывных глаз.

А она еще выпила и принялась раздеваться. Споткнулась, снимая юбку, чуть было не растянулась на ковре. Засмеялась и стащила через голову свитер.

Роджер сидел в кресле и смотрел на обнажение волторнистки с интересом. Он впервые видел, как женщина раздевается, но ничуть не выказывал смущения или неловкости. Наоборот, он устроился в кресле поудобнее и подложил под щеку ладонь.

Грудь Лийне была подарена природой огромная. С едва окрашенными сосками, слегка смотрящими вниз, грудь была продукцией хлебной фабрики, и пока ее хозяйка пыталась освободиться от нижнего белья, колыхалась и тряслась, угрожая смести со стола и бутылку «Столи», и декоративную статуэтку. Еще раз споткнувшись, девушка сделала шаг в сторону и правой грудью, словно свежим тестом, влепилась в физиономию Роджера, опять засмеялась пьяно, попятилась назад и, наконец освободившись от панталон, рухнула в кровать, где немедленно отключилась, оставив открытым для дыхания рот.