О'Санчес - Я люблю время

– Коленька, а рубашка твоя где, в клеточку, что я приносила?

– Кто такие? Пароли, явки, пистолеты – все на бочку! – Тата без опаски на крик подошла к своему бывшему мужу и платочком протерла ему рот.

– Так где рубашечка, дорогой? Скажи и сейчас будем кушать. Сейчас я постелю на тумбочке салфеточку, на нее поставим тарелочку, а в тарелочку положим картошечку, огурчик и котлетку. Как ты себя чувствуешь, как тебе спалось?

– Все ништяк. Травку принесла?

– Нет травки, Коленька, травка вредная, врачи ее запретили. Надо будет тебе побриться.

– Слушай, Тата, какая у него странная симптоматика…

– Еще какая странная. Бывают дни, так он только и знает реветь как корова, только и упрашивает меня забрать его отсюда, аж дрожит – не успокоится. Я ведь два раза забирала его на праздники и все, закаялась с тех пор: ведь он чуть не сжег нас всех во второй-то раз – все ему холодно было… и здесь мгновенно все украли, что можно, и в первый раз, и во второй.

– Кто тебя осматривает, кто назначает способы лечения, дозировку лекарств?

– Старый карагач. Страшный старый синий Карагач. Это его тайное имя… Береги его.

– Кто?

– Главврач главпалач. Гав, гав! Ты Троцкий?

– Ты поосторожнее с вопросами, не то опять разволнуется и…

– Тата, сядь и помолчи, не отвлекай, меня, мой друг, не отвлекай. Я начинаю сеанс лечения. Один вопрос можешь задать сейчас, все остальные – после.

– Один? Ну ладно… Я… Все это очень странно. Чем ты его хочешь лечить? Экстрасенсорикой? Это не опасно?

– Чем, чем? Не более опасно, чем дышать. Болит у него душа, а не сома, ибо так и называется его заболевание – душевное. Соответственно и будем лечить, безо всякой этой… экстрасенсорики. Формы процесса на вид могут быть самыми разными – сколько лекарей, столько и способов. Этот, мною применяемый, будет напоминать изгнание бесов; можно было бы и гипнозом обернуть, но я выбрал тот, который мне прико… удобнее в сей момент. Не дрожи так, Николай, не пытайся действовать против меня мышцами своими, скелетом своим, лядвиями и зубами своими. Сядь на стул и покорно внимай слову моему. Длань моя на челе твоем, да другая на темени. Слышишь ли ты меня?

– Да. Я слышу тебя.

– Все что чужого в тебе, лихого в тебе – пусть выйдет вон. Выйдет вон, и трижды скажу – пусть выйдет вон и оставит тебя, не возвращаясь более. И врата те будут затворены, пока сам не откроешь их, по недомыслию своему, или слабости душевной. Слышишь ли меня?

– Ви… Велимир, мне страшно, он так дрожит…

– Это не он дрожит, а болезнь его. Николай, не спи и не бойся, слушай меня и слово мое.

– Может, я ему…

– Татасядьпожалуйстанемешаймнесидиинешевелисьиртанераскрывай, что бы ты ни увидела. Замри, Татьяна, замри, пока я не разрешу, все вопросы после.

Вздохнула и наполовину открылась дверь, Тата побледнела вдруг и положила левую руку под грудь.

– А-а-а, Татьяна Владимировна, вы словно по часам, никогда не пропустите нас посетить. Здравствуйте, здравствуйте.

– Добрый день. – Тата жалко улыбнулась и попыталась встать, может быть и загородить от взглядов пришедшего то, что не надо бы видеть никому из персонала.

Вошедший был худ, сутул и высок, почти в два метра. В халате он был зеленом, также длинном, почти до полу, зеленая шапочка глубоко сидела на овальном вытянутом черепе, однако даже по выбритым вискам и подбородку видно было, что он жгучий брюнет. Велимира он как бы не замечал пока, сверлил зрачками перепуганную Тату.

– Ну-с, что у нас здесь происходит? Шаманите, Татьяна Владимировна? Я же вас неоднократно предупреждал!

– Я…

– Тихо, тихо, Николай, все идет хорошо, не трепещи, сиди и дыши. Вот так…

– Простите, а вы кто такой будете и что делаете в нашей больнице?… – Вошедший не шел – надвигался: медленно и грозно, переведя взор на Велимира.

– Я дядя доктор. Велимиром кличут. А вы – тоже врач?

– Представьте себе – да. Азарот Вельзиевич Тер-Тефлоев, врач сего стационарного лечебного учреждения. Уберите ручки с головы пациента, уберите, иначе придется звать санитаров по вашу душу. И уж точно милицию.

– Я, пока нам подбирали по росту и размеру гостевые халаты, совершенно случайно ознакомился со списком врачебного персонала, Азарот Вельзиевич, и никакого такого Тер-Тефлоева в них не обнаружил. Равно как и вашего коллегу сменщика, терапевта Бесенкова… А вот и он, кстати. Заходите, Акакий Акакиевич…

Тата сидела, обомлев, и ничего не понимала, однако Велимир улыбнулся ей, повернувшись на миг, посмотрел в глаза, и она обмякла, успокоилась, словно бы погрузилась в свои мысли.