О'Санчес - Я люблю время

Мужчины опять переглянулись.

– Светлана! – Уцелевшие рюмки и фужеры в шкафу испуганно звякнули, и Филарет приумерил голос. – Мы с Вилом никому тебя в обиду не дадим.

– Абсолютно!

– А мне…

– Ом мана падме ху! Это я так молюсь и ругаюсь. Не перебивай старшего по возрасту, разуму и положению. Вил, и ты помолчи.

Велимир испуганно прижал ладонь ко рту, выпучил глаза и съежился. Вроде бы даже он попытался задрожать…

– Вот именно. – Филарет выдержал паузу секунд в десять, кашлянул своим диаконовским басом, хлебнул из пустой чашечки и продолжил. – Дела у нас – спасибо шефу – закрутились тревожные, непонятные, но очень и очень многообещающие в смысле заработков.

– Я сейчас налью…

– Сиди! И слушай дальше. Касаются они, дела и заработки, нас всех, и мы должны действовать вместе, слаженно. Одному плохо – другие помогай. Мы видим, Светлана Сергеевна, что тебе в эти дни не сладко приходится, и в личной жизни у тебя – хотя мы с Вилом никоим образом в нее не лезем и не собираемся – проруха нэбольшенькая, а теперь вот это: – он повел рукой по сторонам. – Уладим. Мы все уладим, Света. Не вернется к тебе начальник наш – черт бы с ним, нового найдем, еще краше и толще прежнего. Но от нас с Велимиром тебе ни единого повода плакать не будет. Правильно я говорю, Вил?

– Да.

– Ни единого повода. Золотых гор не обещаем…

– Но насыплем.

– Но, повторяю, никому не позволим тебя обижать. И сами не будем. Денег же все вместе заработаем как следует, мало не покажется. Сменишь себе не только рамы, но и квартиру. И воздыхателей пару дивизий заведешь себе взамен убывших, либо в дополнение к имеющимся.

– Филарет Ионович, обрати внимание: она даже когда хнычет – все равно красавица, ведь вот что поразительно. Как Марина Мнишек.

– Как кто?… – Света вдруг отвлеклась на слова Велимира, и успех следовало закрепить.

– Это была такая польская панночка, Светик, Марина Мнишек, ослепительная красавица, жила во времена Бориса Годунова и одно время держалась рукою за корону царей московских. Хотела быть царицей и едва ею не стала. – Филарет недовольно подвигал бровями, но все же решил поддержать утешения:

– Федотович. Красива и ты, этого не отнять. Очень красива, но временно несчастна. За деньги и украденные шмотки, повторяю, не переживай и не горюй: материальный ущерб возместим из средств фирмы. Я обещаю. Теперь… О, какая ты молодец, Света. Это называется: красно солнышко вышло из-за туч.

И действительно: слезы все еще блестели среди ресниц в слегка припухших веках, но девушка уже робко улыбалась обоим.

– Вы правда меня не бросите?

– Ни за что! Только в трудную минуту, или если выгодно будет!

– Вот видишь! Не зря я предполагал, что ты придурок. Не бросим, Света, ни в трудную, ни в легкую. А теперь пора вернуться к делу. Или, как говорят иноземные человецы – к бизнесу. Но сначала…

– Бал? – Велимир в притворном восторге всплеснул худыми руками, развел их в стороны.

– Нет. Сначала смотр. Света, ты почему без трубки? Ты же секретарша, у тебя должен быть мобильный?

– Не знаю… У меня был, а я потеряла. А вторую трубу у меня украли. Я и подумала, что видно не судьба, к тому же мне и на работе выше крыши звонков хватает. И дома телефон есть. Куда мне больше? А еще раньше у меня пейджер был.

– А ты, Вил?

– А на фига? Сейчас у всех трубки есть, а у меня нет. Нынче в моде быть старомодным! Дифчонки любят меня беззаветно и стадно именно за…

– Понятно. Я, как и обещал, вчера решил за вас всех и купил на командировочные деньги три одинаковые «трубы», самые простенькие, но зарядил их казенными же деньгами «анлимитед» и с международным роумингом, то есть без ограничения тарифным временем: говори сколько хочешь. У меня уже был, а вам – такие же точно. Месяца нам должно хватить – услуга дорогая. Но удобная. Номера прямые городские, то есть – семизначные. Мой номер вы уже знаете со вчерашнего вечера и должны помнить наизусть. Впрочем, Света уже продемонстрировала это сегодня утром и с самой лучшей стороны: никакое волнение, никакой страх не помешали ей вспомнить и позвонить мне! Вот твой номер на твоей трубке, Света, она сиреневая, а вот этот черный – твой, Велимир Андреевич.

– А почему это сразу мне – и черный? Черная метка, типа? Черной овце? Ты расист!

– Именно. У меня, впрочем, точно такого же окраса. Дисплеи, правда, цветные, но все трубки простые, без наворотов, безо всяких этих плееров-шмееров.

– Это ты намекаешь, что я цветной, да, мулат? Покажи?