Сергей Обломов - Медный кувшин старика Хоттабыча

«Проклятые бабы! — искрил его мозг, загоняя колючие ругательства в тупики извилин. — То у них настроение, то менструация, то луна! И надо же — в такой момент!»

Собственно, злился он вовсе не на Дайву — злился он на себя. И вот почему. Черт его дернул ей сказать, что никаких особых этнических чисток в этой Югославии нет, что сообщения о жертвах — необходимая подготовка для проведения операции в стратегически важном регионе. Осведомленность свою, дурак, показывал. Доверие демонстрировал. Да она все равно бы скоро сама узнала: в управлении это ни для кого не секрет. И потом еще пришлось на нее давить, показывая, что они знают про ее дела в Испании. И ведь как ловко отвертелась! Ни да, ни нет — плохо себя чувствую, и спрос невелик. И какого черта из Агентства запросили для этого дела именно ее? Вроде так хорошо разговор затевался!

«Дайва, — начал он, застенчиво помаргивая, — я буду с тобой откровенен. Как ты, наверное, могла слышать, наше правительство проводит военную операцию на Балканах, в Южной Европе. Пока мы стараемся, чтобы это не выглядело как полномасштабная война. Советник президента Клинтона по вопросам национальной безопасности Сэнди Бергер представил закрытый план специального воздействия на лидера противника — Слободана Милошевича. Я потом дам тебе копию. Согласно этому плану. Центральному разведывательному агентству предписано начать кибервойну против семьи Милошевича, блокировав или опустошив их банковские счета при помощи правительственных хакеров. Разведывательные источники определили несколько частных банков в различных странах, в частности в Греции, на Кипре и в России — во всех основных православных странах. Там у них спрятаны миллионы долларов. К настоящему моменту сотрудники Агентства открыли счета во всех обнаруженных банках, чтобы проследить механизмы денежных потоков и найти слабые места в системах обеспечения безопасности доступа. Они сейчас собирают кадры по всем правительственным структурам. Видишь ли, в русских банковских системах есть программы, сделанные самими русскими, это приводит к сложностям в работе. Ты великолепный программист, владеешь русским и к тому же, — тут он позволил себе тонко улыбнуться, — подающий надежды хакер».

Вот! Вот тут он допустил первую ошибку. Не надо было так сразу. Но почему? Он же наоборот сказал, в смысле — хорошо, здорово. Но что-то сломалось. Тогда он и ляпнул про этнические чистки. Правда, потом все вроде сгладилось, когда он разглагольствовал, что с русскими на этот раз проблемы, и просто дать взятку не получится, и что ей, вероятно, придется съездить в Москву. Она даже оживилась, а потом спросила, дескать, что это значит «подающий надежды хакер»? Он начал было объяснять, и тут — пожалуйста. Извините, мне плохо. Давайте завтра. Завтра. Сейчас она может настучать этому своему таинственному дяде, и вполне возможно, завтра придется искать новое место службы. Вот в Москву и попрошусь, решил он. Климат там, конечно, не ахти — зато зарплата, ночная жизнь и свобода. И никакого феминизма. А когда Россия окончательно задохнется, задушенная вихревым винтом пустоты межцу тоталитарным анархизмом и беспредельным диктаторством, захлебнется в загадочности своей соборной души и сгниет в вакууме дисгармонии между прошлым и будущим, пришлым и собственным — вот тогда он вернется в сытую безмятежность Монтерея, в котором температура воздуха редко поднимается выше двадцати пяти, а опускается ниже восемнадцати по Цельсию, где мягкий калифорнийский дождь идет по единогласной заявке всех местных жителей, а стеклянные двери домов никогда не запираются, потому что когда-то давно главы различных мафий договорились, что те из них, кто останется в живых, будут иметь право на спокойную старость в этом приятном во всех отношениях месте. Он вернется в Монтерей, где благодаря пенсионерам мафии отсутствует преступность, даже уличное хулиганство, где до ближайшего наркодилера двести миль, а единственным за последнее время криминальным опытом, да и то виртуальным, можно считать только события фильма «Основной инстинкт», съемки которого проходили именно здесь в конце таких уже далеких восьмидесятых годов. Он вернется в Монтерей — и все будет хорошо.

Однако волновался он зря: весь разговор Дайва пропустила мимо ушей. Недомогание, с которым она покинула его кабинет, уже в машине переросло в нечто странное. Ей действительно было плохо. Так плохо, что все события и неприятности последних недель отступили на второй план и там создавали размытый фон для настоящей боли. И даже то, что близкий русский мальчик не отвечал на ее письма и не выходил на связь в ICQ то ли из-за проблем со связью, то ли из-за дурацкой югославской войны, сейчас пропало в какое-то далеко, уступив место внимания непонятным ощущениям: ее тело изменялось внутри, кости становились мягкими и расплывались, мышцы узлами стягивались вокруг нежных костей, а мозг раздавался в стороны, распирая изнутри череп и растягивая его так, что пучило глаза, и они, казалось, вылезали на лоб.