Сью Кид - Кресло русалки

Мать снова забралась в тележку.

– Смотри, береги его, – шепнула Хэпзиба.

Монастырская кухня представляла собой ярко освещенную старую залу с высокими окнами со скошенными подоконниками и дубовыми шкафами, по низу которых были выжжены маленькие кельтские кресты. Она не слишком-то изменилась со времен моего детства, когда я исполняла роль второго шеф-повара. Мы стояли у разделочного стола посреди залы, мать периодически протягивала руку и командовала: «Картофельную давилку… форму для печенья… яблокочистку…» Я вкладывала каждый предмет ей в руку, как если бы она была хирургом, а я медсестрой. Наша «кулинарная операция», как она называла этот процесс, была делом серьезным. Ведь мы кормили святых.

Вид разделочного стола вызвал у меня в груди тупую боль. Я помедлила на мгновение с кастрюлей рисовой похлебки, уставясь на его изрубцованную поверхность. Все те же помятые медные котлы с неровными краями свисали с потолка, поблескивая в падавшем из окна свете. Неужели мать сделала это здесь, вытянув палец и опустив на него тесак, отсекший мясо вместе с костью? Здесь на нашем старом «операционном» столе?

Поставив кастрюлю на плиту, я подошла к большой раковине из нержавеющей стали и подставила руки под струю холодной воды. Я остужала затылок, когда вошел брат Тимоти. Он казался чрезмерно взволнован внезапным возвращением матери и без умолку болтал о поставках яиц и нехватке приличных помидоров. Он следовал за матерью по всей кухне, пока она выдвигала и задвигала ящики, рылась в промышленных размеров холодильнике и нюхала пучки душицы, сохшей на буфете. На ходу он шаркал и наклонялся вперед всем телом, как человек, идущий против сильного штормового ветра.

Мать сняла чистый, но хранивший следы серьезных пятен фартук с вешалки возле кладовки и надела его. Включив газ, она нагнулась посмотреть на голубые язычки, лизавшие днища кастрюль.

– Мне сказали, что вы обе здесь, – раздался голос позади нас. – Все аббатство ревет от восторга по поводу того, что вы привезли в этих кастрюлях.

Отец Доминик стоял в дверях, чуть переступив порог, разрумянившийся и немного взволнованный. Он пришел так быстро, что даже позабыл свою соломенную шляпу. Длинные седые волосы, окаймлявшие лысый череп, были аккуратно расчесаны.

Я не припомню, чтобы видела мать и отца Доминика в одной комнате с того самого дня, когда он приходил к нам с останками отцовской лодки. Сейчас я внимательно наблюдала за ними: мать автоматически отступила на шаг назад, едва увидев отца Доминика, и подняла руку, дотронувшись ею до шеи.

Отец Доминик посмотрел на брата Тимоти:

– Не мог бы ты пойти и наполнить кувшины в трапезной? И проверить, на месте ли солонки.

Повинуясь приказу вышестоящего, брат Тимоти пожал плечами и побрел наискосок через кухню, громко и уныло шаркая ботинками. Когда он вышел, отец Доминик поднял руку и ощупал голову, уверившись, что с его прической все в порядке. Он едва взглянул на меня, все его внимание было приковано к матери. Я видела, как он перевел взгляд на ее раненую руку, на мгновение задержавшись на телесного цвета шарфе, сменившем неуклюжую повязку.

– Я рад, что вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы снова готовить для нас, Нелл. Мы без вас скучали.

Мне вспомнилось, как во время нашего последнего разговора он сказал «наша Нелл», как будто отчасти имел на нее какое-то право.

Мать вытирала руки о фартук.

– Я рада вернуться. – Ее слова прозвучали холодно, сквозь зубы – таким тоном она говорила, когда что-то ей сильно не нравилось. Я это хорошо знала. Резко крутнувшись, она отвернулась и принялась яростно помешивать рис.

Отец Доминик несколько раз попытался сложить руки на груди. Суставы вздулись и покраснели. Артрит, подумалось мне.

– Тук-тук, – сказал он, взглянув на меня с напряженной улыбкой.

На мгновение я задумалась, как ответить на эту навязчиво глупую игру отца Доминика. Переварившийся рис стал выплескиваться на раскаленную плиту.

– Кажется, я сегодня не в настроении играть, – ответила я, позаимствовав кое-что от тона матери.

Было абсурдно продолжать, но я почувствовала, что целиком на стороне матери; ей явно не хотелось иметь никакого дела с отцом Домиником. Однако она повернулась ко мне, смущенная, как я полагаю, моей грубостью и нежеланием поддержать веселье отца Доминика.

– Кто там? – строго посмотрела на меня мать.

После ее показного отвращения я меньше всего ожидала подобной реакции. Теперь я почувствовала, что она не хочет поддержать меня.