Александр Шакилов - Культурный герой

Кир сжал пальцы на холодной рукояти. Все остановилось. Ждали недоумевающие Максик и Вовка, ждал Ангел, поддерживающий Веньку за плечи, ждал бедный безумец в обсидиановой пирамиде, ждал Джентльмен в своей подвальной конурке, заставленной примусами, ждал сумрак под потолком и мрак за стенами Ковчега. Все ждали, и только Венька не ждал. Он счастливо улыбался. У него все — в кои-то веки — было просто замечательно.

Кир помахал мечом и, легонько прикоснувшись лезвием к Венькиному плечу, сказал:

— А я что? Другие зятья тещ бывало тиранят и уксусной кислотой травят. Я ж тебя отпускаю. — И, подумав, добавил: — Летите себе, голубки. Вселенная велика, авось больше не встретимся. — И еще подумав, Ангелу: — А теперь давай то, что мне было обещано.

Ангел улыбнулся. Он протянул Киру сжатую в кулак руку. Медленно разжал пальцы. Ладонь Ангела была абсолютно пуста — если не считать сухого репейного шарика, попавшего туда, наверное, из Венькиной шевелюры.

Кир рассмеялся.

Когда хрустальная капсула, уносящая Веньку и Ангела, с легким щелчком проскочила сквозь переборки, отделилась от туши Ковчега и шалой звездочкой исчезла за поворотом Млечного Пути, Кира засыпали вопросами. И он ответил: кое на что честно, но в основном как всегда. Потом они с Максиком и Вовкой пробились в рубку управления. Народ на Ковчеге праздновал вовсю, дым стоял коромыслом. По такому делу растаможили украинскую горилку, хозяйственные немцы поделились колбасой и сосисками, выкатили бочки квашеной капусты. Все стратегические запасы тушканчегов пустили на фейерверки, расцветившие пустоту вокруг судна голубым, зеленым и красным. Пили «Жигулевское», простое и облегченное. Плясали камаринского, польку-бабочку и канкан, а в американском секторе чуть не подрались, обсуждая ключевые отличия рэпа, хауза и хип-хопа. Звенели тамтамы. Били колокола. Сходились и вновь распускались комитеты самоуправления и комиссии по борьбе. В общем, все шло своим чередом.

В рубке Вовка удобно устроился в неудобном, по тушканской фигуре деланном, пилотском кресле. Положил звездой растопыренные пальцы на приборную панель. Собственно, никакой панели и не было, лишь по гладкому черному экрану бежали замысловатые иероглифы.

— Куда теперь? — спросил Кир.

— Обратно, на Землю-матушку, — радостно ухнул Максик.

— Вы хоть представляете, как этой штукой управлять?

— Знаем, — уверенно пробасил Вовка. — Чай, и не на таких летали.

— Точно, — подтвердил Максик. — У меня и мантра подходящая имеется. И, задрав башку к потолку, завыл:

Нос Ковчега задрался и уставился куда-то в район Проксимы Скорпиона.

— Ага, — сказал Кир. — Ну, счастливо долететь.

— А ты разве не с нами?

— Да я как-нибудь своим ходом.

Он сунул два пальца в рот и заливисто свистнул. По коридорам простучали восемь копыт, и в рубку ворвался великолепный Слейпнир. Кир взлетел в седло и помахал астронавтам рукой. Уже выбравшись из Ковчега в привычную черноту, он увидел, как пространство вокруг корабля схлопнулось с жадным чавком и размотанной на сотни биллионов световых лет нитью Ковчег умчался в черт знает куда.

— Вселенная велика, — повторил Кир, — а впрочем, ни фига она и не велика. Не больше наперстка на пальце умелого Ткача. Хм. И зачем это Ткачу понадобился наперсток? Разве что заштопать прохудившиеся портки…

Луна подевалась куда-то — наверное, закатилась за Землю. Обратно Слейпнир шел по темному бездорожью, ориентируясь лишь на фонарный свет диска внизу. Конь подустал, подустал и всадник, и медленно тащились они сквозь первичную тьму, которой никто так и не потрудился дать названия. Меч висел у Кира на поясе, причиняя неудобство и заставляя задуматься о том, что ситуацию с Криптоном все же придется как-то решать. Ну и решу, думал Кир. Что мне, слабо, что ли? Примотаюсь проволокой к Лешаку рядом с Джентльменом или попрошу Старлея меня примотать — вот уж чувак от счастья уписается. Скормлю сердце чааайкааам, зависну между берегом тем и этим и отправлюсь на родину. Вершить суд скорый и правый. Вот и меч у меня имеется, думал Кир, а с мечом Ангела Смерти что мне Зод и все его козни? Ничего, раз плюнуть. Свергну диктаторскую хунту, отдам власть ремесленникам и пейзанам и обратно махну. Главное, чтоб чааайкиии меня совсем не обглодали. Кир представил, как острые чаааяяячьиии клювы впиваются в его лодыжки — выше представлять не хотелось, — и поморщился. Еще ему живо представилось почему-то, как к каменному дубу с болтающимися на нем скелетами является школьная экскурсия. Как школьнички чинно выгружаются из катера и попарно подходят к кассе, хрустя загаженной машинным маслом галькой. А в кассе, конечно, расселся Старлей и торгует брошюрками «Композиция № 1428 „Тяжкая смерть моих боевых товарищей“». И выручку загребает, гад. М-да. Нет, сделать придется, без вариантов, но можно с этим и подождать. Недельку-другую. А там уж конечно, деваться некуда. Вот они, горькие плоды милосердия…