Леонид Леонов - Пирамида. Т.2

По невозможности иными средствами изгнать мебельного жука наружу батюшка решил ввести в поры разрушенной древесины какой-либо быстро-твердеющий состав и таким образом одновременно с ее закрепленьем предотвратить распространение заразы на смежные территории — мастеровая смекалка подсказывала применить для данной цели горячий столярный клей. Несколькими широкими, взад-вперед, мазками он покрыл источенные поверхности, кое-где тыча кистью встречь, чтобы жгучая жижа лучше поступала в лабиринт внутренних переходов, не оставляя лазеек для спасения. Хотя никакой паники не замечалось в щелях, в воображении сами собой представали несчастные Помпея и Геркуланум, тоже погребаемые под лавой из смежной огнедышащей горы. Порывистый дождик так уютно шумел по кровле, а ветер кружил опадающую за ставнями листву, что невольно приходили на ум вдохновительные мысли, в частности одно, довольно витиеватой конструкции недоумение — почему безвинно истребляемая живность, пусть даже произволением неба пасущаяся на теле человека, не терзает впоследствии совесть своих мучителей, подобно тому как известных деятелей, по слухам, посещают в полночный час загробные тени убиенных ими в глухих местностях под вой запускаемых моторов? При всей разности жертв в обоих случаях наличествует отнятие жизни, которое не является ли самовольной нашей попыткой подправить свыше установленный порядок, но тут священника успокоило равновесное же уподобление людей божественным перстам верховного творца, правомочного разрушать созидаемое ими ради дальнейшего совершенства. А потужив о подлой гибкости ума, готового извинить любое преступление, о.Матвей счел за благо подпустить в норки обреченных какого-нибудь особо крепкого, невоспламенительного растворцу, чтобы, сокращая муки обреченных, тем самым ускорить успех мероприятия.

Твердо помнилось, при последней уборке попадалась ему на глаза пузатая такая, из-под духов склянка нашатырного спирта, применявшегося в доме для нюханья в случае особых эпохальных происшествий. Домашняя аптечка с прочей обиходной химией помещалась в шкафчике за дверью, буквально рукой подать. Почему-то при собственном монтере так и не удосужились хоть времянку в сени прокинуть на длинном шнуре, но и лампешку из пожарных соображений тоже незачем было ради минутки туда тащить. Поневоле приходилось, впотьмах и на ощупь отбирая пузырьки, с каждым в отдельности соваться для опознанья в тусклую полоску света, сочившегося от Аблаевых из дверной щели. Согласно позднейшим Матвеевым показаниям приблизительно на пятом по счету — с окружной дороги донесся гудок позднего поезда, чей унылый зов ночной нередко будит в нас странные воспоминанья. Из-за непогоды он прозвучал глуше обычного, — тем непонятней, почему склянка выскользнула из дрогнувшей Матвеевой руки. Сразу опустясь на пол, самозабвенно шарил он впотьмах закатившуюся склянку, но уже знал в ту минуту, что не один находится здесь, в чем и убедился, набравшись смелости оглянуться. Только и было освещенья в сенях, что отраженье от фартука, позаимствованного о.Матвеем у жены, однако — вполне достаточное различить недвижную фигуру за спиной у себя, в углу.

Мелькнула шальная догадка — «вот и за мной притопали!» — но в такие дела не посылают в одиночку, без оружия к тому же, а значит, заодно отпадала и версия вора. Тогда лишь один человек на свете имел право на такое позднее вторженье.

— Уж не ты ли навестить нас собрался, Вадимушка? — наугад снизу вверх и весь облившись испариной осведомился Матвей, но тот даже не шевельнулся, может быть — добрый признак! — робея отца.

В таком случае не старику, а ему, блудному сыну, полагалось бы стоять сейчас на коленях перед ним, произнося всякие жалкие слова. Однако неведомый гость ночной молчал, закрыв вглухую лицо руками, — только испытующий глазок жутко присматривал сверху вниз за стариком, как раскорякой тормошится тот перед ним, не в силах подняться с полу. Значит, видал, тогда почему не отвечал? Возможно, что не мог враз собраться с мыслями после всего случившегося, потому что самое возвращение его означало капитуляцию. Однако как бы то ни было, уже пора было им обняться на радостях, но, похоже, батюшке хотелось поотсрочить объятия, пока полностью не вместится в разум совершившееся чудо. Вдобавок как-то погано ослабел, обмяк весь от одной мысли, что вот, всесильный корифей нашего времени честно выполняет брошенное однажды обещанье. Подумать страшно было, какие связи и канцелярии пущены были в ход, чтобы где-то исторгнуть для заключенного столь неслыханную в тогдашней практике протекцию, как отпуск на побывку домой... Не менее жутко было священнику принять слишком уж щедрый дар из когтистых, тем более коварных, что дружественных лап. Когда же состоялось наконец, и о.Матвей отвел от Вадимова лица спазматически прижатые ладони, такая дальняя печаль сквозь застылую слезу читалась в его затуманенном взоре, что враз забылась глупая предосторожность.