— Здесь мы делаем только простые вещи, — сказала Стелла. — Платят мало, и работать надо быстро.
— Я люблю работать, — заметила Павлина.
— Завтра среда, мы пойдем в «Карлтон», — пустилась в объяснения Стелла. — По средам и четвергам будем ходить в гостиницу «Карлтон». Это в Фалере, но на другой стороне Флисвоса, ближе к Афинам. В пятницу и субботу отправимся в «Лидо», туда, где работает господин Павлос. Понедельник и вторник — это дни «Омониа», большой гостиницы на площади Омониа, в самом центре города. Работа везде одна и та же. Мы занимаемся любым бельем. Ничего изысканного, много штопки, изношенные простыни, дырявые скатерти, разорвавшиеся наволочки, прохудившиеся банные полотенца, все надо чинить, пришивать пуговицы и все в этом роде. Еще мы — правда, гораздо реже — имеем дело с новым бельем, но самым простым, это хлопковые простыни, наволочки без оборок, с обычными пуговицами, понимаешь? В каждой гостинице есть ресторан, почти все клиенты на полном пансионе, поэтому будут и скатерти, и салфетки…
— Я не боюсь работы, — Павлина произнесла эти слова неожиданно резко.
Она должна была остановить тираду Стеллы, чтобы подумать о главном — о своем животе.
«Кем стану я потом? — спросила она себя. — Сумасшедшей, которая оборачивается на каждого подходящего по возрасту ребенка и окидывает его вопросительным взглядом: „Это ты?“».
Суббота, восьмое февраля 1958 года
Вот уже дней десять, как это стало правилом. Примерно в пять часов утра она просыпалась от легких толчков в животе. Павлина переворачивалась на спину, закатывала рубашку до груди, складывала руки на животе и ждала. Ждала толчков, которые немедленно начинались и повторялись снова и снова. Каждый следующий день приближал ее к расставанию, и неизбежность такого конца угнетала ее. Ей хотелось остаться беременной навсегда.
В то субботнее утро она лежала так больше часа, витая мыслями где-то далеко-далеко. Она представляла себя на кровати в клинике, сразу после родов. Ребенок виделся ей толстощеким мальчиком с волосиками на голове. Две медсестры купали его. Вдруг она снова чувствовала боль. Она рожала еще одного ребенка, на этот раз мертвого. Потом еще одного, живого, но маленького и тщедушного. Затем еще одного, уже чистенького и одетого шикарно, словно принц. Он протягивал к ней ручки и улыбался. Через секунду она уже видела его в трехлетнем возрасте. Потом — в восьмилетнем. Затем ему стало двенадцать, потом — пять. На нем был матросский костюмчик. Он начал что-то уверенно говорить и в одно мгновение превратился в жирного, неприятного ребенка. Павлина попыталась мысленно изменить черты его лица, придать им сходство с Арисом. Тщетно. А мальчик снова стал красивым, безукоризненно причесанным, чистеньким, лощеным, улыбающимся и здоровым ребенком из буржуазной афинской семьи.
Затем ребенок неожиданно превратился в девочку, миниатюрную, со светло-голубыми, почти прозрачными глазами и заплетенными в толстую косу волосами. Девочка так сильно напоминала саму Павлину, что когда ей захотелось вообразить ее одетой в платье, то она не смогла этого сделать. Павлина видела, как девочка выпрыгивает из лодки, привязывает канат и плавает.
Теперь ребенок — Павлина не могла разобрать, мальчик это или девочка, — ласкал красивую тяжелую грудь с большим, очень светлым соском. Он прижимал правую ручку к внутренней стороне груди и брал сосок в рот.
Павлине показалось, что кто-то кусает ее за грудь, она вздрогнула и проснулась с чувством невероятной усталости. Она осталась лежать с закрытыми глазами и постаралась мысленно сосредоточиться на ожидавшей ее работе. Сегодня суббота, один из двух дней недели, когда Павлина со Стелой отправлялись в «Лидо». Накануне госпожа Катина, владелица гостиницы, объявила им, что кровати в номерах с ванной и видом на море, а таких насчитывалось примерно десять на каждом этаже, должны быть украшены наматрасниками с плиссированными уголками. Работа будет трудной. Павлина подумала, что это поможет ей отвлечься.
В восемь тридцать утра Стелла и Павлина открыли большую стеклянную дверь гостиницы «Лидо». Бросив взгляд на часы и убедившись, что те пришли вовремя, госпожа Катина расстроилась. Ее лишили удовольствия сделать замечание.
Госпожа Катина, как обычно, сидела на мышино-серого цвета канапе посередине холла гостиницы. Лишенное спинок, канапе словно парило в воздухе. Госпожа Катана практически никогда не покидала своего пристанища, за исключением тех моментов, когда ела на кухне вместе с персоналом, да глубокой ночи, когда отправлялась наверх спать.
Читать дальше