Метин Ардити - История одного предательства, одной страсти и трех смертей

Каждый куплет песни начинался в мажорном ладе, потом звучание менялось, и он заканчивался в миноре. Затем бузуки исполняли ритурнель, [2] Ритурнель ( итал. ritornello) (муз.). — часть аккомпанемента, повторяющаяся перед каждой строфой вокального произведения. и все снова возвращалось к мажорному ладу, словно ожившая надежда.

Сотирия Беллу начинала каждый очередной куплет на высокой ноте и к концу его неизменно погружалась в еще более глубокую меланхолию.

Музыка оборвалась, еще несколько секунд раздавалось шипение вращавшейся со скоростью семьдесят восемь оборотов в минуту пластинки, затем воцарилась тишина. Снова зазвучал нестройный хор голосов. Многие столики опустели. Когда танец закончился, лицо Гинкаса приняло свойственное ему бесстрастное выражение. Он, не торопясь, зашел в таверну, сказал несколько слов Диносу и двинулся по дороге к Аналипси.

На молу появился Динос с подносом в руках. Хозяин заведения направлялся к столику Ариса:

— Это от Гинкаса.

Арис не сразу понял, в чем дело. Он удивленно смотрел, как хозяин таверны ставит на стол графинчик с анисовым ликером «Узо», бутылку воды и стакан. Покончив с этим делом, Динос добавил:

— Видишь, у тебя есть друзья.

Вот оно что! Динос хотел сказать, что у Ариса, несмотря ни на что, есть друзья. Точнее, что у него есть друзья, даже если он не мужчина. А может быть, и так у него есть друзья, даже если он гомик. Как ни крути, речь шла именно об этом.

Арис в три глотка опустошил графинчик с ликером, прямо из горлышка. Павлина с убитым видом смотрела в морскую даль. Она говорила себе, что вот-вот очнется и кошмар развеется как дым. Что она окажется в своей постели, снова будет рассвет, и ее бесцеремонно разбудит резкий звонок будильника, врывающийся в ее сны в пять часов утра.

Но нет, все это происходило наяву: она действительно находилась на молу у Диноса. И наступал конец света. Ей надо было что-то сделать, быстро принять какое-то что-то решение, пока разверзшаяся у ног бездна не поглотила их обоих.

Арис — хороший столяр, трудолюбивый и работящий. Он мог бы найти работу в Пирее. Можно просто продать лодку. Сейчас столько туристов приезжает на остров летом, что покупателя найти нетрудно. Имея деньги, они могут снять комнату. Наверняка в Пирее есть улица столяров.

Павлине хотелось утешить его, обнять, поцеловать. Прижать к себе, заставить его забыть всех Такисов и Яннисов на свете. Сказать ему, как сильно она его любит и что в Пирее у них будет достойная жизнь.

Мол уже опустел.

— Пошли, — сказала Павлина.

Она поднялась из-за стола. Арис взял рукопись и, не поднимая глаз, тоже встал. В таверне Динос убирал в раковину посуду. Арис хотел заплатить за пиво.

— За мой счет, — остановил его Динос.

«Это и вправду конец», — подумала Павлина.

На улице она схватила Ариса за руку и потянула в направлении маяка.

— Пойдем к швейцарцам, — сказала она двоюродному брату.

Тот даже не подумал сопротивляться.

Они знали каждый камешек тропинки, петлявшей меж скал, сосен и кустов. Несмотря на темноту, они добрались до деревянных мостков меньше чем за пять минут. Сняли сандали и опустили ноги в воду. Павлина разрыдалась. Арис обнял ее рукой.

— Я больше не могу, — сказала Павлина.

Он ничего не ответил. Он гладил ее по волосам. Она повернула голову, уткнулась лицом ему в грудь, доверчиво прижалась. Арис опрокинулся спиной на мостки, и Павлина, державшая голову у него на плече, вдруг оказалась на нем. Они не двигались несколько долгих минут. Потом Павлина осторожно пошевелилась. Их лица оказались в неимоверной близости друг от друга. Она прильнула к его щеке и, повернувшись, нашла губами его рот, языком раздвинула губы. Арис не шелохнулся. Павлина покрыла его лицо мелкими поцелуями, потом начала его ласкать: движения были легкие, неумелые. Этого хватило, чтобы вызвать у него эрекцию. Она сказала ему:

— Возьми меня…

Отстранилась, сняла блузку и брюки, трусики. Арис безучастно смотрел, как она раздевается. Позволил ей раздеть и себя. Она хотела прижаться к нему, но он ласково оттолкнул ее:

— Ты же знаешь…

Она погладила его нежно-нежно по лицу:

— Возьми меня как мальчика.

— Никто никогда не будет любить меня, как ты.

— Никто, мой Арис. Иди же ко мне.

— Ты с ума сошла.

— Я люблю тебя.

Он перевернул ее на живот, собрал в ладони как можно больше слюны, нанес ее на тело Павлины и осторожно вошел в нее. Она почувствовала пронзительную боль, но выдала себя лишь содроганием. И постаралась приподнять над мостками живот. Движения Ариса, сначала медленные и осторожные, становились все быстрее, все резче. Извержение было долгим. Павлина перевернулась на спину, обняла Ариса и прижалась к нему. Через несколько минут он овладел ей как женщиной. И она снова испытала боль. Пошла кровь. А потом они лежали, долго, очень долго, обнявшись, молча, не шевелясь.