Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Что-то не так? — спросил он.

— Я не могу.

— Ребенок?

— Не только…

Я замолчала, подошла к окну.

— Буржуазное чувство вины? — спросил он.

— Спасибо, — сказала я, не оборачиваясь.

— Послушай… — он подошел и обнял меня, — ты что, не понимаешь неудачных шуток?

Я повернулась к нему:

— Я хочу. Но…

Он поцеловал меня:

— Это совсем не страшно.

— Я…

Снова поцелуй.

— Так что?

— Я должна жить с…

Поцелуй.

— Чувство вины оставь монашкам, — сказал он.

Я рассмеялась. И поцеловала его:

— Ну, тогда я мать-настоятельница.

Он тоже рассмеялся. И поцеловал меня:

— Ты красивая.

— Прекрати.

— Ты красивая.

Снова поцелуй.

— Не сейчас, — сказала я.

Поцелуй.

— А когда? — спросил он. — Когда?

Когда? Вопрос, который мучил меня всю жизнь. Когда Париж? Когда Нью-Йорк? Когда карьера? Когда независимость ? И как всегда, наготове был безопасный ответ: не сейчас. Он был прав. Когда? Когда? Когда я наконец рискну?

Поцелуй.

Ты красивая.

Когда в последний раз мне говорил это Дэн?

Снова поцелуй — и я почувствовала, как его рука спускается ниже, задирая юбку.

— Не здесь, — прошептала я, вдруг вспомнив, что мы целуемся прямо у окна.

— Не волнуйся, — сказал он, опуская жалюзи. — Сейчас ночь. На улице никого.

Я выглянула в окно, пока опускались жалюзи, и мне показалось, что я вижу темный силуэт.

— Кого там еще принесло? — прошипела я.

Тоби остановил жалюзи и вгляделся в темноту.

— Привидение, — сказал он.

— Ты уверен?

Жалюзи опустились. Он снова обнял меня:

— Волноваться нет причин.

Поцелуи слились в безудержный поток.

Я взяла его за руку и повела в спальню. Джефф крепко спал. Я повернулась к Тоби и увлекла его на кровать. Уговаривая себя: волноваться нет причин. Никаких причин.

В ту ночь мы дважды занимались любовью. Когда Тоби уснул, на часах было три утра. Я же не могла сомкнуть глаз — опустошенная, раздавленная, измотанная, но на взводе. Потому что мой сын спал всего в трех шагах от постели, в которой только что кипела неукротимая страсть… постели, которую до этой ночи я делила только с Дэном.

Как только Тоби провалился в сон, я высвободилась из его сладких объятий и подошла к Джеффу. Он мирно посапывал, ни о чем не догадываясь. В разгар любовных баталий меня вдруг посетила ужасная мысль о том, что Джефф, возможно, сидит сейчас в своей кроватке и наблюдает за этим диким совокуплением. И хотя я понимала, что мозг шестимесячного младенца не в состоянии разобраться, что к чему, одна лишь мысль о том, что я спала с другим мужчиной на глазах у собственного сына…

Я отошла от кроватки, легла в постель и заткнула уши подушкой, чтобы не слышать злого, упрекающего голоса, который, не стесняясь в выражениях, выговаривал мне, чудовищу, за мою аморальную выходку. А «плохая девчонка», что жила во мне, огрызалась: Кончай эту канитель с угрызениями совести. Тоби прав: вину оставь для кармелиток. Что, так и будешь казнить себя за то, что раз в жизни перепихнулась?

Вот что до сих пор не давало мне покоя, от чего кружилась голова — это потрясающее, какое-то космическое ощущение состоявшейся близости с Тоби. И сознание того, что ему удалось пробудить во мне женщину…

Я встала и вышла в гостиную. Схватила сигареты, закурила, потом бросилась на кухню, к шкафчику, где хранила домашний запас спиртного — бутылку виски «Джим Бим». Я нашла стакан, немного плеснула себе. Выпила залпом. Виски обожгло гортань, но не заглушило тревогу. Пришлось искать другое лекарство — я перемыла грязную посуду, оставшуюся после ужина, кастрюли и сковородки, которыми пользовался Тоби. Потом взгляд упал на заляпанный пол, и я притащила ведро, швабру и взялась драить линолеум. Когда и с этим было покончено, я вооружилась губкой и моющим средством и отчистила столешницы, а заодно и ванную комнату. Оттирая въевшееся пятно, я подумала: вот как ты отмечаешь лучший секс, который был в твоей жизни… Тебе не жалко себя?

Каюсь, виновата.

Разделавшись с ванной, я вдруг почувствовала упадок сил. В изнеможении я плюхнулась на диван, закурила и стала молить Бога, чтобы послал мне успокоение. Но чувство вины не поддавалось контролю, словно температура, которую было не сбить ни одной микстурой.

Утром он должен уехать — собрать свой рюкзак и до рассвета покинуть мой дом. Потом мне нужно постирать постельное белье — два раза, не меньше — и тщательно убраться в спальне, чтобы ни одна пылинка не напоминала о нем. И тогда я постараюсь забыть обо всем, что было. Я вычеркну это из памяти.