Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Я не хотел причинить тебе боль.

— Тоби, прошу тебя, скажи мне правду… какой бы страшной она ни была.

Она увлекла меня к дивану. Усадила. Заглянула мне в глаза… и я рассказал ей все. Я не упустил ни одной детали. Я не оправдывал себя. Я объяснил, что в какой-то момент, после того как Джек Дэниелс попросил меня укрыть бомбистов, я был близок к тому, чтобы сказать ему: «Это неправильно. Я не могу так поступить».

— Но если бы я сказал ему это, они могли бы убить меня. Однажды оказавшись в ячейке «метеорологов», оттуда уже не выбраться. А для предателей существует только одно наказание — смерть.

— Бедный мой мальчик, — сказала Элисон. — Какой страшный выбор тебе пришлось сделать.

— И теперь я понимаю, что сделал неправильный выбор. Я действительно хочу пойти и сдаться властям. Но я знаю, что в этом случае меня ждет двадцать лет тюрьмы. В то время как в случае побега в Канаду у меня на руках будет больше козырей, чтобы торговаться с ФБР. Я знаю, это звучит цинично, но…

— Я понимаю. Потому что, как тебе известно, мой отец годами подвергается преследованию со стороны федералов. И если они поймают тебя на этой стороне границы, пощады тебе не будет. Так что да, конечно, ты должен бежать сегодня же.

— Но как? У меня же нет машины.

Не колеблясь, она произнесла:

— Я сама отвезу тебя.

— Это невозможно, — сказал я. — Тебя же немедленно арестуют. Если нас поймают вместе, тебя отправят за решетку. Тебя разлучат с сыном. Я не позволю…

— У тебя есть документы на имя этого… как его…

— Глена Уолкера. Да, у меня есть паспорт.

— Если мы тронемся сейчас, доберемся до границы за пару часов. Они не станут останавливать человека по имени Уолкер, который путешествует с женой и ребенком.

— Ты собираешься взять с собой Джеффа?

— Он ничего не заметит. И в любом случае, я не могу оставить его здесь одного.

— А скажем, твой муж позвонит, когда тебя не будет?

— Если я сама позвоню ему сейчас, он не станет перезванивать ночью. Это не в его характере — устраивать проверки.

— И все-таки… я не могу тебе позволить…

— Я должна это сделать.

— Но почему?

Она крепче сжала мои руки:

— Я не приемлю жестокость и насилие — особенно в отношении невинных граждан, — но точно так же я ненавижу чудовищную войну, которую мы ведем в Юго-Восточной Азии. Я всегда была вне политики — из страха, наверное… а может, мне просто не хватало убежденности. Но хочешь знать, чему я научилась у тебя за эти сутки? Тому, что самый главный выбор — это глубокая и беззаветная любовь. И поскольку я знаю, что тебя вынудили к укрывательству преступников, я должна помочь тебе бежать.

— Даже не знаю, что сказать, Элисон.

Она наклонилась и поцеловала меня в губы:

— А говорить нечего, кроме одного: готовимся тронуться в путь через полчаса.

Я бросился в спальню, наспех принял душ, оделся, застелил постель… Элисон тем временем собирала в дорогу детские вещи — подгузники, бутылочки с молоком, запасную одежду и пустышки. Она не забыла и свои документы, и свидетельство о рождении Джеффа. Зазвонил телефон. Она сняла трубку и передала ее мне. Это был Джек Дэниелс:

— Гручо?

— Послушай, если бы я был Харпо…

— Принято, — сказал он. — В какой стадии игра?

— Я готов к прыжку.

— Один или с помощником?

— С помощником.

— Надежным?

— Еще каким. Что отец, что дочь…

— Хорошо. Значит так, место встречи…

Он указал маршрут до Сейнт-Джорджа в Квебеке, где меня должны были встретить, и напомнил о том, что, если на границе будут неприятности и меня схватят, я не должен раскрывать пароли «метеорологов» и сотрудничать с федералами.

— Нам будет туго, если это произойдет. И где бы ты ни был, мы тебя достанем.

Впервые я вдруг увидел Джека Дэниелса в другом свете. За ширмой радикала, борца за справедливость и права пролетариев всех стран скрывался вовсе не революционер. Это был гангстер. И, глядя в полыхающие глаза Элисон, читая в них: «Я помогу тебе… пусть даже это будет стоить мне жизни», я понял, что именно любовь этой женщины заставила меня посмотреть на мир иначе: она разорвала революционную паутину, и мне открылось, что в жизни есть нечто более важное, чем те опасные антиобщественные игры, в которые я заигрался.

Но в тот момент у меня не было иного выбора, кроме как бежать через границу. Элисон позвонила своему мужу, Джерри. Их разговор длился минут пять. В конце она просто сказала: «Поговорим завтра». Ни проявлений нежности, ни слов любви. И от сознания того, что ее брак был таким стерильным, мне стало еще горше. Потому что я знал, что через несколько часов навсегда расстанусь с женщиной, которая, в чем я теперь не сомневался, была предназначена мне судьбой.