Мартин Эмис - Записки о Рейчел

— …Ну, детка, прекрати, не плачь. Честное слово, я совершенно не сержусь.

Пока Рейчел плакала у меня на плече, я пересматривал фикцию по имени Жан-Поль д'Эрланжер. Тут, по меньшей мере, была пара удачных моментов. Например, мне нравились их гневные телефонные разговоры. К тому же впечатляло, как искусно она заметала следы: все эти тонко продуманные замечания насчет того, как все были тактичны и как мило было с их стороны не поднимать этой темы. Возможно, Дефорест до сих пор пребывал в неведении. Но Страстный Парижский Художник — и вся эта дешевая чушь насчет гражданской войны в Испании: ну, право же… вы только вообразите!

Со свежим любопытством, с обновленным ощущением сокрытой в ней тайны, я поцеловал влажные уголки глаз Рейчел. Потому что — чего уж там — она ведь сумасшедшая. Я врал, фантазировал и обманывал; мое существование также было призматической паутиной лжи — но для меня это было гораздо в большей степени — чем? — гораздо в большей степени литературой, отвечало скорее интеллектуальным запросам, нежели эмоциональным. Да, в этом-то и разница. Я снова обнял ее. Какой любопытной штучкой она была! Мне казалось, я лежу в постели с кем-то другим.

Спустя час Рейчел выиграла раунд в пользу того мнения, что я ее люблю и не слишком сильно презираю. Тогда она спросила:

— А о чем ты собирался мне рассказать?

Какая-то часть моего мозга, должно быть, по инерции все время продолжала думать об этом. Когда я заговорил, у меня не было никаких сомнений.

— А, ты об этом. Ну, звучит глупо, по большому счету. Просто мне кажется, я… завалил экзамены и не поступлю в Оксфорд. Похоже, я недооценил сложность поставленной задачи.

Пока Рейчел изливала на меня поток своих уверений, ветер снаружи, не переставая дувший на протяжении всего вечера, начал издавать зловещие звуки, ворча за дверью и сотрясая оконные рамы.

Итак, мне девятнадцать, и я сам не всегда понимаю, что делаю; ворую мысли из книжек, отражаюсь в чужих глазах, не обгоняю на улице стариков и калек, боясь огорчить их своей резвостью, люблю наблюдать детей и животных за игрой, но буду не прочь посмотреть, как избивают нищего или как машина переедет маленькую девочку, ведь все это — опыт; не люблю сам себя, но высмеиваю людей, менее умных и красивых, чем я. Но в этом ведь нет ничего особенного?

Теперь я складываю «Записки о Рейчел» в аккуратную стопку. Стрелки будильника образуют неумолимо сужающуюся асимметричную букву V. Через семь минут они соединятся.

Конечно, проснувшись на следующее утро, я был словно в бреду. (Я до сих пор еще, сорок часов спустя, до конца не отошел; на мой взгляд, изнеможение — самый дешевый и доступный наркотик из тех, что есть на рынке).

Рейчел, которая обычно тут же просыпалась, стоило мне только пошевелиться, проспала всю мою шумную возню с одеждой и бумагами для собеседования. В три ночи, за пять часов до этого, я пообещал, что попрощаюсь, прежде чем уйти. Но, похоже, тут не было большого смысла.

Внезапно я решил, что вместо этого лучше возьму с собой «Записки о Рейчел».

Норман сидел на кухне один, всецело захваченный волшебством газетных страниц. Джен, очевидно, отвергла всякую мысль о причастности к моему завтраку.

— Когда твой поезд?

— В девять ноль пять.

(Моя фамилия располагалась посередине алфавита, так что я счел, что мне незачем быть там раньше десяти тридцати).

— Куча времени, — сказал Норман.

В молчании мы выпили чая с хлебом-с-маслом — кофе был завтраком для пидоров, а тосты — для леваков. У меня ныли зубы, а язык, казалось, зарос волосами.

Без двадцати девять:

— Ну, двинули. В этом костюме ты выглядишь полным мудаком. Где ты его взял? На армейской распродаже? Вот, держи, тебе письмо. Из-за границы.

«Лотус-кортина» Нормана с ревом понеслась вверх по улице, его синий шерстяной пиджак болтался сзади на крючке над окном. В машине пахло бензином, новой пластмассой, прозрачными нейлоновыми рубашками и застоявшимся старческим потом. Я взглянул на конверт и засунул его в карман. Коко.

— Готов?

Пять секунд пробуксовки на месте, и мы катапультировались с горы.

— Дженни устала? — провизжал я, когда на повороте нас протащило юзом на всех четырех колесах.

— Да. — Он сбросил скорость с восьмидесяти километров в час до нуля на светофоре. — Ей сейчас не стоит рано вставать.

При первом же намеке на желтый свет Норман рванулся вперед, шныряя между машинами, как слаломист.