Мартин Эмис - Записки о Рейчел

— Ничего о нем не знаю. Кроме того, что он крут.

Дрожащими пальцами я листал страницы подшивки «Собеседование». По прошествии трех четвертей часа я заучил наизусть Высокопарные Обобщения, Волен, но Недоволен и параграф под заголовком «Жесты искренности». Затем я обратился к Изменению Внешности по Ходу Дела. Этот раздел заканчивался так:

17. Входить без очков: надеть: а) если профессору за 50, б) если профессор сам в очках.

18. Пиджак расстегнут; если старый пердун — входя, застегнуть среднюю пуговицу.

19. Волосы прикрывают уши; если старый пердун — входя, пригладить за ушами?

Сноска отсылала к Акцентам 7. Там я прочел:

Входи в доверие постепенно. Если сильно зверствует (сноб v. [18] От versus — против (лат.). деревенщина), закашляйся в начале второй фразы и скажи: «Простите, я чуть-чуть волнуюсь» — голосом, идентичным голосу самого профессора.

Я закусил губу. Где-то здесь должен быть общий знаменатель. Ну конечно! Ведь все профессора — гомики, не так ли? Может, стоит рискнуть — оставить одежду аккуратной стопочкой за дверью и зайти голым? Или надеть прозрачные брюки без трусов? Или хотя бы войти с членом, торчащим из ширинки. Хотя бы. Или…

Зазвонил телефон. Джен с Нормом ушли куда — то ужинать, поэтому я отложил подшивку и поскакал наверх, чтобы ответить. Может, это Рейчел?

Это была не Рейчел. Это была Глория.

— Боже! Как твои дела, черт бы тебя побрал? — воскликнул я.

Ее дела были не так уж плохи. Она стояла в телефоне-автомате за углом, и спрашивала, можно ли заскочить на полчасика или около того. Можно?

— Да, конечно. Увидимся через минуту.

Я встал в дверях, заводя часы, чтобы чем-нибудь занять руки.

— И мне это все так надоело! Он (Терри) не оставлял меня в покое ни на секунду, все время за мной шпионил, бесился, если я хотя бы заговаривала с другим парнем. Знаешь, поначалу это еще может нравиться, но очень скоро задалбывает до смерти. — Глория издала истерический смешок, прикрыв рукой мелкие неровные зубы.

— Бедняжка. И что ты сделала?

Она изучала свой джин.

— Послала его к черту.

— И что он на это ответил?

— Он меня побил. И сказал, что я шлюха. Вот и все.

Я произнес речь на идиоматическом языке низов среднего класса о вреде ревности в любых ее проявлениях. (Тем временем Глория, неотрывно глядя мне в глаза, сняла свой кожаный жакет, обнаружив под ним обтягивающую красную футболку, которая, на мой взгляд, дисгармонировала с ее микроскопическими шортами из коричневой замши. И хотя было очевидно, что она носит трусики, было столь же очевидно, что на ней нет ни колготок, ни лифчика.) Когда моя речь уже подходила к концу, опять зазвонил телефон.

— …Если не хочешь обречь себя на несчастье. Никуда не уходи.

Я припустил по лестнице.

Пиканье телефона-автомата. Терри? Нет, Рейчел.

— Чарльз? О, Чарльз, ты ни за что не поверишь, что случилось.

— Ну?

— Мамочка обо всем узнала. Она узнала про Париж.

— Как?

— Она поехала навестить Нянюшку — и все открылось.

— Но как?

— Не знаю! — Рейчел чуть не плакала, но все же продолжила: — Мамочка пришла, увидела, как мала комната Нянюшки, спросила, где я спала… Я не знаю.

— Понятно. Ты сейчас где?

— У Нянюшки. Мамочка выгнала меня из дому.

— Приезжай лучше ко мне.

— Давай. Но мне нужно тут еще немного побыть, — сказала она, оживившись, — потому что Нянюшка в плохом состоянии. Она считает, что это все из-за нее и…

— Это и вправду из-за нее…

— Который час? Слушай, я приеду около девяти. Ладно?

Спускаясь по лестнице, я вдруг на секунду замер, задумавшись.

Глория, сняв туфли, лежала на кровати. Я сел рядом.

— С тобой так приятно поговорить, Чарльз. Ты всегда знаешь, как меня утешить.

Было ровно восемь часов и три минуты.

Восемь ноль пять. Замысловато сплетенные тела. Пальцы Глории теребят пряжку моего ремня. Мои пальцы блуждают между замшей и влажным хлопком. Слюнявые поцелуи.

Восемь пятнадцать. Глория настроена серьезно: она встает и стягивает с себя футболку. Я безучастно расстегиваю рубашку. Затем прекращаю. Но Глория расстегивает свои миленькие шортики; они падают на пол, и она делает шаг наружу. Эти великолепно безыскусные, антихудожественные гигантские груди! Глория улыбается.

— Чарльз, я не принимаю таблеток.

— Еще одна… я хочу сказать — одна резинка у меня найдется.

Я снова засомневался, почувствовав отрезвляющий холодок. Глория большими пальцами оттянула спереди свои трусы. Они оттопырились так, словно внутри был здоровенный мужской член, а то и два.