Павел Хюлле - Тайная вечеря

Она слушала с неослабевающим вниманием, хотя дальше не последовало ни неожиданных поворотов, ни невероятных событий. Все продолжалось, как и началось, — в тишине и темноте. Мужчина больше не произнес ни слова. Доктор Левада только почувствовал, как он подкладывает что-то себе под голову (быть может, плат?); потом незнакомец просто лежал рядом, не подавая никаких знаков, не шевелясь, ничего не говоря, не прикасаясь к нему.

Сам он провалился в глубокий сон без сновидений, а когда проснулся, рядом уже никого не было. Левада встал и по лабиринту лестниц вышел на улицу, жмурясь от чересчур ярких огней. Спустя неделю он — с помощью тихой, скромной общины Малых братьев — вернулся на родину.

Налетевший с моря ветер прогнал тяжелую, чреватую дождем со снегом тучу. Судя по тому как теперь выглядела главная улица, снова залитая солнцем, время вернулось в нормальную колею. Нигде ни следа луж, не видно тепло одетых, измученных бесконечным стоянием в очередях людей. Акации укрывали прохожих тенью.

— Что же это все-таки было? — спросила успокоившаяся пассажирка. — Да ведь мне никто не поверит. Дуновение зимы в начале лета!

Они как раз проезжали мимо памятного креста — там, где на площади и перекрестке от пуль народной армии когда-то падали демонстранты.

— Надо исходить из того, — доктор Левада наконец вырулил на среднюю, немного более свободную полосу, — что так называемые законы природы всего лишь относительны. А мы спешим принять ту теорию, которая кажется краше других. — И, помолчав, сказал: — Забыл, куда вы едете. То есть, я хотел спросить, где вас высадить.

— Я бы поехала с вами на эту фотосессию. Но ваш друг, как нетрудно догадаться, не предусмотрел присутствия на своей картине женщин. Разумеется, — фыркнула она, — согласно традиции! — После чего добавила: — В следующем городе. Остановитесь около трамвайного круга.

«Почему я ей об этом рассказал? — вдруг встревожился Левада. — Зачем? С другой стороны, — он пытался рассуждать здраво, — вряд ли ей захочется кому-нибудь пересказывать историю странного типа, день или два провалявшегося в подземелье. Она ведь словом не обмолвилась, что обо всем этом думает. Считает, я фантазирую. Вот и отлично».

Но доктор Левада ошибался. Он уже представлял себе встречу со старыми друзьями, непременные: «Как дела, старик? Ты потрясающе выглядишь», сопровождающиеся похлопыванием по спине, и общее приподнятое настроение, которое наверняка еще больше поднимется, когда после нескольких вспышек блица будут откупорены бутылки красного вина (Матеуш, кажется, упомянул об этом в письме), и поэтому не заметил, что они, довольно быстро проехав через второй город, уже приближаются к трамвайному кругу у границы третьего.

— Вот здесь, спуститесь, пожалуйста, к заливу, туда, где автобусы, — сказала она, открывая сумку. — На всякий случай оставляю вам свою визитку. — Она протянула ему визитную карточку. А когда уже стояла на тротуаре, собираясь захлопнуть дверь, добавила: — Мне кажется, вам больше всего подойдет роль святого Иоанна. Того, кто ближе всех. Даже в темноте.

Встраиваясь в поток машин, Левада посмотрел ей вслед. У нее были очень красивые, пышные, золотисто-рыжие волосы. Матеуш сказал бы: тициановского цвета. Через два километра, застряв в очередной пробке, доктор все еще не мог оправиться от изумления: как любопытно она откомментировала его рассказ. Звали ее Анна Клодовская, она была владелицей фотографической фирмы. От его внимания не ускользнуло, что о святом Иоанне она говорила как бы в настоящее время. Случайно или нет?

Но наверняка не случайно имя Тициана, вспомнившегося доктору, когда он глядел на волосы отдаляющейся Анны Клодовской, прозвучало чуть раньше в кафе «Маска», где за стаканчиком джина Инженер излагал Семашко свои взгляды.

— Этот твой Матеуш — идиот! Знаешь, что он сказал на гадио? «Надо гисовать как Тициан!» Ну и болван! Пгосто кгетин! Сегодня всякий умеет гисовать как Тициан. Nihil novi sub soli! [78] Ничто не ново под солнцем (лат.) . He понимает, дугак, что, если б сопляки из Академии пгинимали такую чушь всегьез, не было бы пгоггесса! Однако кое-кто из его учеников пгислушивается к тому, что он несет. А искусство — это ведь как езда на велосипеде! Когда сбавляешь скогость, тегяешь гавновесие и вынужден остановиться. Если не полетишь кувыгком! Так что либо свегзишься, либо застгянешь на месте. Tehtium non datug [79] Третьего не дано (лат.) . , кугва. А чего это ты? Не пьешь? Боишься агабов? Шагиат — пока еще — не стал ногмой! И не станет, даже если раскугочат все ночные магазины! Ганьше ты, по кгайней меге, тгавку покугивал. Неужели совсем завязал?