Теперь, мысленно встав на моё место, понимаешь ты, Шуранька, что после этого я должна была подумать?
Я и подумала, хотя, признаться, зная своего сына, несколько удивилась такому малоизвестному для меня его мужскому свойству.
Впрочем, мне ли удивляться!
Однако сейчас даже не о нём, папе твоём, а о тебе самой.
Разумеется, ты его дочь и моя внучка, и никак иначе. Конечно же — я уверена — в какой-то лёгкий для себя момент Михаил Владимирович разрешил себе вольность греха с привлекательной работницей посольства из числа кадров обслуживающего персонала. Как само собой понятно и то, девочка моя, что мама твоя изобрела приемлемую в правдоподобности защитную версию о супружестве с сыном посла, дабы не конфузиться перед дочерью относительно безбрачного дитя, то есть тебя самой. По мне, так это было бы вовсе не обязательно, даже исходя из соображений устоявшейся ныне общепринятой морали, с каковой в определённом отношении продолжаю быть несогласной. Ну и, кроме того, доподлинно не знаю, каким именно путём удалось ей обрести нашу фамилию, что, кстати говоря, вовсе не расстраивает меня, а даже наоборот. Предполагаю, что просто применив для достижения этой цели обычный путь — подачу рядового заявления в Загс на изменение фамилии с Усышкиной на вольную, что вполне допустимо действовавшим на то время гражданским положением.
Собственно, вот и вся история, как я её считываю. Твоя. А теперь уже и моя. Наша.
Коллонтай.
Шуранька моя, теперь о твоих делах, извини, что приступаю к печальной части не сразу, а сперва дав себе благость насладиться тем, что ты у меня теперь есть. Так вот, о маме. Это крайне прискорбно — то, что получилось с ней. С одной стороны, понимаю, что имело место такое неспроста, что, вероятней всего, жизненные обстоятельства просто вынудили её пойти на преступный сговор с начальниками ради устойчивости семейной жизни, тем более при наличии в вашей семье инвалида. С другой стороны — мерзость всегда мерзость, хотя мне, как никому, в теперешней нашей ситуации не хотелось бы называть подобные вещи своими именами. Будем разве что надеяться на упущенные следствием объективные обстоятельства с последующим пересмотром дела, к которому, начиная с завтрашнего дня, я активно подключусь, используя все остатки личных ресурсов.
Обещаю.
Бесчестный адвокат, как мне видится, наговорил неправды, давая вам с Пашей бездарные советы — с тем просто, чтобы избежать для себя дальнейшей бесплатной занятости, а никак не в силу того, что является в достаточной мере юридически подкованным специалистом. Бороться нужно всегда, везде и по любому поводу. Прости, но я бы не смогла в этой ситуации опустить руки и поддаться уступчивости и хандре. Знаешь, быть может, теперь это прозвучит несколько странно и даже высокопарно, но иногда я думаю, что осталась жива, в свете известных в новейшей истории событий, лишь как следствие собственной непреклонной позиции в любом деле, затрагивающем вещи для меня принципиальные, с какими не умела и не могла мириться, которые не вписывались в систему моих человеческих, партийных и — отдельной статьёй — женских ценностей. Я всегда выступала открыто на съездах, на конференциях, на собраниях, невзирая ни на какие авторитеты и прозрачные намёки, граничащие с неприкрытыми угрозами: и против Троцкого, и даже против Ленина — я до сих пор не забуду те горькие для меня дни, когда Владимир Ильич не подавал мне руки, держа за оппозиционера своим взглядам.
Я последовательно отстаивала борьбу за „феминизм равенства“, я ушла с поста министра призрения в 18-м, противясь заключению позорного Брестского мира; наконец, я, генеральская дочка, вышла замуж за твоего деда, простого бедного офицера, Шуранька, вопреки воле моих родителей, собиравшихся выдать меня за императорского адъютанта — однако я никогда об этом ни минуты не пожалела. Я пережила, когда мне кричали: „Поганая большевистская собака, шпионка, кровожадная Коллонтаиха, твоё место на виселице с изменниками родины!“ Я сидела в тюрьме Керенского, но не боялась той тюрьмы, потому что уже тогда знала, что вот-вот стану членом ЦК партии большевиков, и вскоре уже голосовала за вооружённое восстание, за наш с тобой Октябрь, который смёл с лица земли буржуазию. О, как же это было прекрасно, несмотря на все страхи и сомнения, изъедающие тебя изнутри: головокружение как на высокой башне без перил, как на пожаре, где сама же поджигаешь старую гниль, — революция, но и романтика!
Читать дальше