Жюльен Грак - Сумрачный красавец

15 июля

Сегодня рано утром я почему-то направился туда, где расположены кухни отеля. Это место меня притягивает: возможно, во мне оживают блаженные детские воспоминания, например, о том, как тихо звякнули серебряные приборы, когда я сжал их в руке, — это было в жаркий, дремотный послеобеденный час, в унылой праздности, какая наступает после ухода любимых гостей. Возвращаясь в холл, я встретил Аллана и Грегори, они собирались выйти. Кажется, что его гибкая, мерная походка, такая отрешенная, надменная, должна оставлять за ним след, через который не дозволено перешагнуть. Они были молчаливы и сосредоточенны. Они свернули на пляж. Почему мне показалось, что я слегка побледнел, когда увидел их? Почти все утро я провел у себя в комнате, глядя в окно: отсюда я мог охватить взглядом весь пляж, от края и до края огромной песчаной дуги, там были тысячи людей, но ни одно движение не могло остаться незамеченным на фоне этого идеально ровного, без единой морщинки, задника. Так, однажды на Уэссане, острове без деревьев, выглянув из окна отеля, я вдруг увидел очень далеко, на другом конце острова, женщину в черном чепчике, которая выходила из дома и неторопливо запирала за собой дверь. На этой разветвленной сети четко прочерченных дорожек, так безмятежно раскрывшихся перед взором небес, можно было поминутно следить за перемещением крохотных черных человечков, словно за вереницей муравьев или за флажками, которыми ежедневно отмечают положение судов на морских картах. Я вдруг понял, что ищу Аллана в этой безликой толпе. Нет! он просто не мог быть еще одной черной точкой, не мог, пусть на мгновение, покорно влиться в это скопище. Мне казалось, что я должен угадать его присутствие по яростному завихрению в людском муравейнике: так начинает бурлить вода в пруду, если его обитатели учуют хищника.

В эти дни меня прямо преследуют образы и метафоры, связанные с водой. Наверно, так на меня действует этот городок, который принадлежит скорее морю, чем суше, — узкая полоска с размытыми краями, полная людей, паразит соленой бездны, в летний зной сосущий кровь из большого тела; с началом сезона на вокзалах развешивают плакаты, изображающие маленькую, в рост человека, Францию и прислонившихся к ней курортников, — они стоят по щиколотку в воде, а их пустой взгляд прикован к каким-то воздушным замкам на горизонте (надпись на плакате: "Посетите морские курорты Франции"); живой прилив, повинующийся особому, не виданному прежде совпадению светил; а еще сказывается странная, вялая атмосфера этих дней, погожих, но без солнца, — и разговор с Кристель при лунном свете. Да, верно, — однако за последнюю неделю все это странным образом приобрело насыщенность.

Будь спокоен, Грегори: теперь я так скоро не уеду. Нам с Алланом есть что сказать друг другу. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять: этот человек, будто шествующий по облакам, хоть не надолго, но избавит меня от тоскливого желания оказаться где-то еще, благодаря ему здесь все изменится, достаточно взглянуть ему в лицо, и чувствуешь, какую огромную силу жизни он несет в себе. Чего я только не жду от него теперь, ведь он убеждает в своей правоте, не сказав ни слова, он занимает мои мысли, даже не показываясь на глаза. Я не из тех, кто судит людей по их делам, мне нужно нечто большее, — или меньшее: взгляд, от которого колеблется планета, взмах руки, усмиряющий море, голос, разверзающий подземные пещеры. Какие тайны связывают тебя с той, кого ты привез сюда, и зачаровывают ее, словно призрак, явившийся из тихих вод в сердце урагана? Какие берега ты покинул ради этого, чудодейственного для меня отныне? А ты, прекрасная, как день, красой непреложной и словно колеблющейся на острой вершине скалы, — какой свет зажег он в тебе, чтобы ты могла отбрасывать эти гигантские тени, чтобы день наставал с твоим приходом, и ночь — с твоим исчезновением, чтобы ты превратила мою жизнь в чередование света и тьмы, порывистого ветра и влажного сумрака, как бывает со странником, в одиночку бредущим сквозь бескрайние леса?

Нет, я больше не хочу оказаться где-то еще, дышать каким-то другим воздухом вместо этого, — воздуха лесной чащи в вечернюю пору, после дождя, воздуха ледяного и будоражащего, который вот уже несколько дней я впиваю жадно, как после купания.

От меня не укрылось, что Кристель, как и я, поддалась обаянию этой странной пары, во всяком случае, обаянию Аллана. Вчера вечером, когда мы выходили из казино, и разговор случайно коснулся этих двоих, она отрешенно молчала. А еще по некоторым ее Замечаниям, скупым и даже резким, я догадался, что она жалеет о своих ночных признаниях, — очевидно, ей казалось, будто она растратила на меня то, чем теперь предпочла бы одарить другого. Любит ли она? То есть полюбила ли уже с такой нерассуждающей силой, с такой потребностью все отдать, все без остатка бросить к ногам любимого человека, когда начинаешь жалеть о прежних своих дарах?