Себастьян Фолкс - Неделя в декабре

— Вставай, ты опаздываешь, — сказал женский голос — женский, но не мамин.

Финн услышал свой голос, или подумал, что услышал:

— Мне в школу нужно.

— Сегодня последний день занятий.

— Хотя я все равно уроки не сделал.

— Вставай, никчемный, гребаный чурбан. Вставай.

Финн на четвереньках пополз к двери. Комнату наполняли люди, их голоса. Впрочем, никаких людей он не видел. Может быть, думал Финн, я все-таки сплю.

Он прижался лицом к серому ковру и почувствовал, как туго переплетенные нити трутся о новые набухающие на подбородке прыщи.

А когда дополз до порога, лег на него и закричал, зовя мать:

— Мам! Мам! Мама!

Потом сжался в комок, крепко стиснув обтянутые футболкой ребра.

— Она никогда не придет. Она его не слышит.

— Ма- ма!

— Вот же мешок с дерьмом.

Слишком много мыслей вертелось в голове Финна, их вдруг полилось туда столько — и ведь все сразу, — что он не мог ни принять, ни как-то упорядочить их. Волнорез смыло.

Финну хотелось спустить свое тело вниз по лестнице, попросить кого-то о помощи, однако привести в действие ту часть мозга, которая управляет руками и ногами, ему не удавалось. Он просто не мог отыскать ее в этом хаосе. И остался способным лишь на одно рефлекторное движение, на то, чтобы все крепче стискивать свои ребра.

Голос звал маму, но Финн не мог понять, принадлежит ли этот голос ему.

А другие голоса спорили с ним.

В конце концов он почувствовал, что на его плечо легла рука. Рука Ванессы, хоть Финн и не знал, что она уже рядом.

— Господи, милый, да что же это?

Хасан оставил родителей — все еще пребывавшего в ошеломлении отца и суетившуюся вокруг него, разрумянившуюся от гордости мать — во дворце и пошел по траве к станции «Грин-парк» линии «Пикадилли».

Наконец-то, думал он, я вернулся в настоящую жизнь, к тому, что и вправду имеет значение. Войдя в вагон, он снял галстук и запихал его в карман. В «пабе» Хасан должен был появиться в 12.40, — он попросил у Салима разрешения прийти последним. Времени оставалось мало, однако охваченного душевным подъемом Хасана это не тревожило. Ему предстояло потрудиться во имя Божье, исполнить Его волю.

Он читал в газетах кафиров статьи о группировках исламистов, читал всякого рода претенциозные изыски, посвященные психологии «террористов», смотрел в кино «художественно-документальный фильм» о врезавшихся в Башни самолетах. О чем не говорилось нигде — и чего, похоже, никто не понимал, — так это о радости, о чистом восторге веры!

Людей, подобных ему, изображали безумцами, не способными связать и двух слов, но Хасан, пока он ехал в погромыхивавшем поезде метро к «Мэнор-хаус», ощущал ясность сознания, какой до этой поры не ведал. Все было, как и сказал им в Брэдфорде Али, очень просто. Жизнь не нуждалась в теории струн, одиннадцати измерениях, она вовсе не требовала, чтобы ты ломал голову над врожденной противоречивостью человеческого сознания. Она требовала лишь одного: следуй простой истине, явленной тебе в откровении. А откровение это стояло на полках любого книжного магазина и стоило 6,99 фунта. Стояло всегда. И чему же должно было дивиться в большей мере — восхитительной чистоте истины или тупому нежеланию людей принять предложенный им дар?

Хасан в последний, как он полагал, раз прошел по улице, где на тротуарах так и текла неторопливая жизнь, нажал на кнопку звонка, под которой значилось «Ашаф». Дверь открыл Салим. Наверху Хасана ждали Гэри Золотозубый Индус, Сет Стеснительный и Элтон Лысый.

В центре комнаты лежали на голом деревянном полу четыре рюкзака.

А в углу, спиной ко всем, стоял глядевший в садик за домом мужчина, которого Хасан никогда прежде не видел. Мужчина отвернулся от окна.

— Это Стив из «Хусам Нара», — сказал Салим. — Стив, это Джок.

Стив был невысоким коренастым африканцем лет тридцати.

— В этих мешках, — сказал он, — находятся компоненты нескольких бомб. Прежде всего, перекись водорода, разлитая по бутылочкам из-под питьевой воды. Мы предполагаем использовать эту модель в самолетах, однако для того, чтобы разрушить самолет, достаточно небольшого количества взрывчатки. Нам же нужен взрыв более сильный, поэтому каждый из вас понесет на себе двадцать пять бутылочек. Детонаторы укрыты в одноразовых фотоаппаратах. Начинка их батареек заменена ГМТД, или, если вас интересует точное название, гексаметилентрипроксиддиамином. Он играет роль инициирующего взрывчатого вещества, или «капсюля». ГМТД нестабилен и легко взрывается, но достаточно стабилен для транспортировки. В батарейку вставлена маленькая электрическая лампочка. При включении камеры лампочка дает вспышку, которой хватает для детонации ГМТД, а он, взрываясь, приводит в действие основную взрывчатку. Вам все ясно?