Ричард Бротиган: Несчастливая женщина

Думаю, побыв телезрителем шесть минут, я легко отделался.

Так или иначе, заняться мне вчера было нечем, и я приготовил громадную кастрюлю соуса для спагетти, с самого начала — порезал лук, грибы, зеленый перец и все остальное. Я добавил в соус оливки, пошел и достал купленную месяц назад банку. Когда я их покупал, мне казалось, они без косточек, и, направляясь туда, где у меня хранятся консервы, я решил порезать оливки в соус.

Я без труда нашел оливки и — сюрприз!

За месяц они превратились из оливок без косточек в оливки с косточками. Это, прямо скажем, фокус, граничащий с чудом.

Мой соус для спагетти был готов без четверти одиннадцать.

Поздновато для спагетти, если, конечно, вы не владелец ресторана, но спагетти заняли вечер и не стоили мне шесть долларов шестьдесят шесть центов. Насчет столь позднего приготовления соуса у меня, само собой, имелся план. Я собирался его заморозить в пластиковых пакетах по одной порции и есть потом неделями.

На последних стадиях варки спагетти я ушел в гостиную и стал читать биографию Уильяма Фолкнера. Двухтомная биография, я ее время от времени перечитываю — главным образом, когда подавлен.

Наверное, я был подавлен, делая соус для спагетти, потому что читал о жизни Уильяма Фолкнера. Я восторгаюсь работами Уильяма Фолкнера, но биография его меня подавляла, а спагетти булькали в кухне вместе с кусочками порубленных оливок.

Оксфорд, Миссисипи.

28 июня 1982 года продолжается…

Яснова здесь. Двенадцать без десяти, по-прежнему утро, в солнечном тепле — воздушные всплески абстрактных снежинок, каждое тополиное семечко жаждет стать деревом. В свое отсутствие я поел ночных спагетти, прочитал сегодняшнюю почту, в 10.30 доставленную в синий почтовый ящик перед домом.

Почта оказалась довольно приятная.

Потом я сходил к соседу за ручьем и выпил стакан водки. Сосед уехал, но человек, присматривающий за домом, любезно предложил мне стакан.

Я выпил водку и вернулся сюда, где мы спорадически встречаемся с 30 января текущего года. Казалось бы, так давно, однако время, опыт и эмоции уже два года растягиваются, удлиняются до того, что вроде бы прошло лет десять, а опыта и эмоций не счесть всем японским компьютерам, углубившимся в вычисления одновременно.

Поднялся ветер, гудит теперь в верхушках тополей, что рассылают ищущие жизни семена-парашютики. Все ветки всех деревьев ворочаются, все травинки до единой и всякий цветок кланяются ветру.

А я вот сижу тут в Монтане, описываю сплошь погоду, сплошь настоящие перемены или те, что угрожают сбыться, но не сбываются. Любопытно, описываю ли я при этом себя. Кажется, я в начале книги говорил, что это своего рода краткий географический календарь моего странствия по жизни.

И к тому же я последний, кто узнаёт о происходящем в моей жизни, но я подозреваю, может, так у всех и вера в самопостижение — просто иллюзия. Наверное, я заговорил как «Пророк» Джебрана. [7] Джебран Халиль Джебран (1883–1931) — ливанский писатель и художник. «Пророк» — его книга притч, опубликованная в США в 1923 г.

Одно сегодняшнее письмо — от моей дочери. Открытка на День отца. Дочери двадцать один год, живет на востоке. В том году вышла замуж, я не одобрил брака, и с тех пор мы общаемся натянуто. Я знаю, ей сильно досталось, но мне тоже досталось сильно, потому что я ее очень люблю. Просто нужно время, чтобы все решилось. Мы с ней были очень близки, пока она не вышла замуж. А теперь общаемся минимально и напряженно.

Может, надо мне было слегка уступить.

Не знаю.

Я по-прежнему не одобряю ее брака.

Неделю назад, в воскресенье, она звонила мне поздравить с Днем отца. Мы не общались с ноября. Не признали друг друга на Рождество, на мой день рождения и на ее. Похоже, телефон сейчас играет в моей жизни важную роль. То был малоприятный разговор. Мы обходили темы, которые в открытую, вероятно, сможем обсудить лишь через много лет.

Я чересчур углубился в детали насчет своего весеннего преподавания. Минут пятнадцать она терпеливо слушала, наверняка скучая. Потом рассказала, чем занимается, о некоторых вещах не поминая, некоторые обходя.

Я-то по правде скучал, хотя ее истории хватило всего нескольких минут.

Потом наконец мы закрасили пустоту, отведенную под телефонный звонок на День отца и наш первый разговор с ноября, почти за восемь месяцев, и настало время одному из нас вешать трубку.

Помимо прочего, мы не говорили о том, когда опять увидимся. Она знала, что я не хочу ее видеть в ближайшем или дальнейшем будущем вместе с мужем — и в Нью-Йорке, и здесь, в Монтане. Я не могу пригласить ее, выйдет неловко: приезд ее мужа мы опустим.