Наталья Гвелесиани - Уходящие тихо

— У тебя ум куриный, в первую очередь. В общем, так. Никуда я ездить не буду, хватит уже мне потерянного времени. А ты приедешь сама. Приползешь на брюхе. И я, вопреки своим правилам, тебе открою. Чтобы посмотреть в глаза. Кстати, я искал тебя ради матери. А то, что ты под забором сдохнешь, — я знаю.

— Боря, отдай сейчас же трубку!.. Ксена, это грех большой в пост. Отец Федор тебя все равно не благословит!

— Помню: я вырасту проституткой.

— Опять я виноват? Долго ты будешь выставлять нас перед людьми козлами отпущения? Четыре месяца в твою сторону не смотрел: делала, что хотела. Да как твоя пьяная компания не видит, что имеет дело с обыкновенным алкоголиком, который будет жить приживалкой, пока не наберет свои граммы?! Не прав я, а? Молчишь, не успеваешь выкрутиться?… Не слышу? Я тебе задал вопрос, почему не отвечаешь?

— Пап…

— Молчи!.. Ты пьешь, а нормальные наивные девочки водят тебя по квартирам друзей. Вернее, ты их водишь. Скажи что не так?

Не могу больше разговаривать. Помоги мне, Танюша, скажи ему "До свиданья!"

И Таня, вынув из моих ледяных ладоней трубку, что-то такое произносит:

— Здравствуйте, Борис Игоревич! Да, Таня! Нет, я не бездомная… А вам не кажется, что запреты на глупости малоэффективны? Я продиктую вам адрес, хоть вы и не придете. Пусть все будет честно.

Ну, нельзя же так! Нельзя же, нельзя! Это же мой папа, а то — лучшая подруга Таня. Почему между ними паузы? Такие громкие, страшные паузы. Как ботинки великана. Топ — одна нога. Топ — другая. Пристроились за спиной и двигаются, словно и нет меня. Словно сквозь меня, добры молодцы, вот-вот и наступят. Я лучше к индейцам уйду. Лягу под кровать, укроюсь с головой одеялом. Пусть только зайдут. А если правда зайдут? Я же не чокнутая, что я делаю под кроватью? Лучше я на кровать лягу. Вот так вот. А ты, дверь, не хлопай! Пусть они думают, что я в туалете. Эй, люди, почему вы свет выключили? Почему так темно, я спрашиваю?! Мама, где я?… Эй!.. Что ты хочешь?… Большая черная птица отделилась от места, где была раньше люстра, и кружит, снижаясь, над постелью. Ты хочешь забрать меня? Вцепиться мне в волосы? Облепила всю крыльями. Воздуху!.. Помогите же, люди!..

— Эй? Кто вы?

Заходят. Двое какие-то. Голубоглазые и золотоволосые. Один — всклокоченный, с остановившимся взглядом, на груди крест из рук. Встал столбом. Другая — как искра. Сразу метнулась, выпростав вперед руки.

— Ксена, тебе плохо?

— Кто вы? Нет, нет, уйди!.. Уйди! Ты кто?

— Да что с тобой? Я Таня.

Они нас убить хотят — меня и тебя, маленький. Раньше ты был треугольником с ручкой, тебя нагревали и водили по белью, нагревали и водили. Бежим с тобой к индейцам! Видишь, сколько их в углу — выскакивают из поющего ящика и рассаживаются у костра. Тесно им. Негде им. Муравьиная куча уже. Расползается. Замутнили костер, затушили. Не холодно тебе, маленький?

— Ксена, не бойся меня, пожалуйста! Посмотри на меня: я — Миша.

— Не подходи! Он спит. Маленький мой спит! Не подходи! Вы его убить хотите! Убить! Уходите, суки!

Отпрянули. Ушел всклокоченный и вошла похожая на Гоголя. Присела на корточки, подперев щеку узкой рукой. Далеко, как цветок. В другой руке — на полу — стакан. Протянула на вытянутой ладони. Мы с маленьким сжались. Перестала. Книжку из кармана достала — показывает картинки. Нет, фотографии. Моей подруги Майи фотографии, которые та про нашу жизнь снимает.

— Откуда у тебя Майины фотки, а?

— Погляди, Ксюша, это — речка в горах, а это — чьи-то следы на берегу. Много разных следов.

— Да. А вон те двое на той стороне все ж таки. Перебрались. Парень и девушка. Молодцы.

— Видишь, Ксюша, они перебрались, но ходят теперь по своим следам. А как быть с местами, где никто не бывал?

— А есть такие места?

— Есть. Это моя вера.

— Майя тоже так говорила.

— А ты сама кто?

— Я?… Не знаю, девчонки. Вы знаете… Я это самое… пью. У меня с собой было. За поясом. Но я потеряла в дороге. Вы не поможете найти? А как я к вам попала, девчонки?

— Разве тебя не Ксена зовут?

— Не-е. Ксена живет в Варкетили, а я тут с вами. Дайте мне пока закурить.

Утюг почему-то валяется на полу посреди смятой простыни. Непорядок какой-то. Не ладно здесь, не у себя. Прилягу на простынь, девчонки подадут одеяло. Меняются они чего-то. Вместо той, что на Гоголя, сидит теперь нервная с волнистыми каштановыми прядями. Поставила в ноги теплый чайник. Переговариваются с золотоволосой.

— Девчонки, спасибо за грелку. Мне все равно холодно. Но — спасибо. Знаете, у меня была одна подруга, Марина, — она всегда согревала меня. Даже когда я ее не видела. Если бы она была здесь, она бы меня согрела.