Евгений Лапутин - Студия сна, или Стихи по-японски

Потом, как водится в таких случаях, пришел черед и гостиницы, черед хотеля, название которого венчалось россыпью звезд. Все, как положено, все, к чему в свое время привык Побережский (передавший свои привычки по наследству полковнику Адлеру), а именно: мраморные лестницы, холеные слуги, утяжеляющиеся от чемоданов прибывающих гостей, портье с прямой спиной и усами вразлет.

Попытка поговорить на немецком ни к чему не привела, русский же тут был не в ходу. «Как насчет английского?» – по-английски спросил портье, и Эрнст с Эмилем оживились, затарабанили бойко, что very important person colonel Adler needs a good expensive room and his two sons need the same room also with two king size beds, and what about supper, we all very hungry… [18]

Все нашлось, хотя комнаты не были зарезервированы заранее; в каждой комнате оказалась чистая плюшевая мебель, дубовые стулья и столы, большие ванные комнаты и в окнах – чудесное чистое звездное небо. И не было никаких признаков жизни предыдущих постояльцев, хотя Адлер, от Побережского знающий, где можно было бы найти клочок исписанной бумажки, расческу, хищно впившуюся длинными зубами в один-единственный волосок, медную монетку, что онемела в свое время от падения на мягкий ковер и прочее, прочее, азартно порыскал в своем номере. Нет, обнаружить ничего не удалось, а следовательно, пока не было ничего подозрительного.

Он договорился с детьми встретиться в ресторане на первом этаже через полчаса, но уже через пятнадцать минут с гигиеной и переодеванием было покончено. Вокруг теперь пахло им же самим, а именно крепким одеколоном и немножечко зубной пастой. За время, пока он был в душе, кое-что все-таки изменилось: звезд на небе заметно поубавилось по причине, должно быть, облаков, зато не на шутку разгорелась луна – полный и ровный круг, выполненный по самым строгим геометрическим правилам. Что-то было и еще, ах да, русская газета, услужливо подсунутая под дверь кем-то из гостиничных служащих. Старые политические новости, совершенно непонятные спортивные сообщения, crossword (надо было потихоньку привыкать к иностранным словечкам), сообщение о каком-то там Побережском, сначала что-то там набедокурившем, а затем смывшимся. Из газеты следовало: по подозрению в сговоре задержали Павлу, его многолетнюю домашнюю служанку, что привело к восхитительному открытию – последняя, оказывается, была мужчиной, кастрированным в раннем детстве, чем и объяснялся и высокий голос Павлы, и отсутствие растительности на лице. Прижатый бесспорными уликами, задержанный поведал, что на самом деле его зовут Павлом Ивановичем Лисицыным, что всю жизнь притворялся (для отвода глаз заимев даже целомудренного женишка) он не по чьему-либо злостному наущению, но по собственной воле и, раскаиваясь теперь, о своем бывшем хозяине готов сообщить следующее…

– Возмутительно, просто анекдот какой-то, – пробурчал под нос Адлер и вдруг почувствовал себя страшно голодным, страшно счастливым и страшно свободным.

И ужин на первом этаже был будто бы специально для голодных, счастливых и свободных людей. Эрнст с Эмилем тонко почувствовали его настроение и за столом вели себя с милой дурашливостью, сквозь которую прежде всего сквозила любовь и нежность к отцу. И гордость, мгновенно появившаяся, когда какая-то незнакомая дама с красивыми открытыми плечами, которые отнюдь не портили влажные прыщики, подошла к их столу и громко узнала в Адлере героя недавней Балканской кампании.

– Только не надо скромничать, отнекиваться и все такое, – продолжала дама по-русски. И Адлеру вдруг, совершенно помимо его воли, стали вспоминаться какие-то военные баталии, где он, только еще капитан, ведет в штыковую атаку своих солдат, которых сначала много, а потом – не очень, зато врагов, исполинов со страшными рожами, не осталось и вовсе, а вместо них там и сям валялись трупы с открытыми ртами, откуда выползали мухи и поднимался кудрявый дымок. Припомнилось кое-что еще, например, как их полк окружили, и он, подполковник уже, в одиночку за ночь до решающего сражения вырыл подземный ход, по которому все потихоньку выбрались из окружения и ударили в спину ничего не подозревавшему врагу.

Хотелось вспомнить что-нибудь еще и рассказать об этом срывающимся от волнения голосом, но дама с открытыми плечами (откуда-то было известно, что ее зовут Ольгой) смотрела сквозь него, видя своими серыми глазами (немножко разведенными от пары бокалов шампанского) какую-то свою картинку, которая, кажется, не имела никакого отношения к окружающему, а у Эмиля с Эрнстом от усталости слипались глаза.