Андрей Шляхов - Лев Толстой и жена. Смешной старик со страшными мыслями

По возвращении Чертков поселился в Телятниках, близ Ясной Поляны, и активно взялся за работу по изданию «Полного собрания мыслей Л. Н. Толстого» (так теперь назывался «Свод»), В Телятниках был отстроен слишком большой и слишком красивый, по мнению Толстого, дом, где Чертков с семьей и соратниками «зажил по-толстовски».

«Соратники», то есть прислуга и секретари-переписчики, будучи убежденными толстовцами, одевались по-крестьянски и спали прямо на полу, подстелив для мягкости солому и укрывшись собственной одеждой.

Сам Чертков с женой, сыном и матерью жил на втором этаже, в весьма прилично обставленных комнатах.

В полдень Чертков устраивал шоу всеобщего братства — его семья обедала за одним столом со слугами, секретарями и местными крестьянами, занятыми той или иной работой в Телятниках. По свидетельству дочери Толстого Александры Львовны, обедавшие были поделены на три категории, аналогично классам на железной дороге. К первой, восседавшей во главе стола и вкушавшей несколько перемен блюд, относились Чертков и его близкие. Вторую составляли «образованные люди», корпевшие над составлением «Полного собрания мыслей», их кормили похуже. Третья, простонародная, категория могла рассчитывать лишь на жидкие щи да кашу с постным маслом.

Чертков, как вольнодумец и смутьян, жил под неослабным надзором властей. За свою «подрывную» деятельность он был в 1909 году выслан из Тульской губернии. Подозревали, что к этому приложила руку Софья Андреевна, ради маскировки написавшая в российские и иностранные газеты письмо в защиту Черткова.

Высылка выглядела фарсом — «высланный» осел у родственников недалеко от Москвы, где и продолжал свою крамольную деятельность. «Мне не хватает Черткова», — печалился Лев Николаевич в апреле 1909 года. Окончательно ставшая чужой жена все сильнее тяготила его. На каждое слово мужа Софья Андреевна отвечала водопадом упреков. Страстно желая высказаться и не имея к тому возможности, Толстой принялся писать посмертные письма.

«Письмо это отдадут тебе, когда меня уже не будет, — обращался он к жене. — Пишу тебе из-за гроба с тем, чтобы сказать тебе, что для твоего блага столько раз, столько лет хотел и не мог, не умел сказать тебе, пока был жив. Знаю, что если бы я был лучше, добрее, я бы при жизни сумел сказать так, чтобы ты выслушала меня, но я не умел. Прости меня за это, прости и за все то, в чем я перед тобой был виноват во все время нашей жизни, и в особенности в первое время. Тебе мне прощать нечего, ты была такою, какой тебя мать родила, верною, доброю женой и хорошей матерью. Но именно потому, что и не хотела измениться, не хотела работать над собой, идти вперед к добру, к истине, а, напротив, с каким-то упорством держалась всего самого дурного, противного всему тому, что для меня было дорого, ты много сделала дурного другим людям и сама все больше и больше опускалась и дошла до того жалкого положения, в котором ты теперь».

В дневнике Толстой отзывался о жене несколько иначе: «Если бы она знала и поняла, как она одна отравляет мои последние часы, дни, месяцы жизни!»

В последнее время Софья Андреевна взяла моду угрожать мужу (да и всем домашним) самоубийством, расхаживая по дому с пузырьком опийной настойки. Это было невыносимо. Лев Николаевич отнимал пузырьки, разбивал о пол, топтал в гневе ногами, но все было тщетно — во время следующей ссоры в руке у жены появлялась новая порция яда.

Проклятый Чертков не мог сидеть спокойно — он снова накалил обстановку в Ясной Поляне. Бесконтрольно распоряжаясь трудами Толстого, Чертков позволил бесплатно опубликовать «Три смерти» и «Детство», то есть покусился на «владения» Софьи Андреевны, которой было отдано право на произведения Толстого, написанные до 1881 года. Сыновья Илья и Андрей посоветовали матери обратиться в суд, но Лев Николаевич пригрозил отобрать у жены все авторские права, если она посмеет возбудить судебное дело. «Тебе все равно, что семья пойдет по миру, — кричала обезумевшая от обиды и ярости Софья Андреевна. — Ты все права хочешь отдать Черткову, пусть внуки голодают!»

21 июля 1909 года Лев Николаевич писал в дневнике: «С вечера вчера Софья Андреевна была слаба и раздражена. Я не мог заснуть до 2-х и дольше. Проснулся слабый. Меня разбудили. Софья Андреевна не спала всю ночь. Я пошел к ней. Это было что-то безумное... Я устал и не могу больше и чувствую себя совсем больным. Чувствую невозможность относиться разумно и любовно, полную невозможность. Пока хочу только удаляться и не принимать никакого участия. Ничего другого не могу, а то я уже серьезно думал бежать... А страшно хочется уйти. Едва ли в моем присутствии здесь есть что-нибудь, кому-нибудь нужное».