Вскоре мои восторги поутихли, превратились в спокойную радость и ожидание чего-то. В душе воцарился покой, готовый вобрать в себя безмолвие ночи.
Впервые в жизни я смотрел на звезды. Названий я не знал и потому стал давать им имена моих любимых поэтов: Аполлинер, Дюбийяр, Макс Жакоб, Поль Нёхёйс, Ли-Чжу (он начертил мне однажды стих в форме белого змея), Макс Эльскамп, Хэвенит… Самую яркую звезду, стоявшую в зените (вероятно, это была Полярная), я назвал твоим именем, Луи Верне, [5] Наряду с именами реально существующих поэтов П. Виллемс называет вымышленных или неизвестных поэтов, чьи имена не зафиксированы в энциклопедиях.
засыпая, мурлыкал себе под нос «Поэмы ночи».
— Можно ? — услышал я голос нерастопимой купины и лесного мха. Я открыл глаза и не мог сдержать улыбку: в ногах моей кровати стояла графиня Казаала. Не дожидаясь ответа, она откинула шкуры и легла подле меня.
— Муж отправился на медведя, — сообщила она.
* * *
Графиня знала множество прелестных секретов.
Когда с секретами было покончено, мы стали пить аквавит, и я прочел ей стихотворение Луи Верне:
Ночью все волки розовы
Они тайны хранят огневые.
Днем солнце огнедышит грозное
И волки опять голубые.
— Только у нас солнце не огнедышит, — сказала она. — И даже звезд уже не видать. Посмотрите, Аполлинера и Дюбийяра затянуло облаками. А волки у нас белые. Сейчас снег пойдет. Давайте откроем снеговой зонт.
Она протянула мне огромный зонт из натурального монгольского шелка с прожектором на куполе. Мы стали смотреть, как в лучах прожектора бесшумно падают с неба снежинки. Деловито и бесхитростно они нагромождали свои белые невесомые конструкции. Все происходило очень просто, без напыщенности, без экзальтации, не оставляя ни малейшего сомнения в бессмысленности всего происходящего, — так, точно никогда не случится оттепели и все эти чертоги никогда не растают.
И турецкий ковер, и медвежьи шкуры — все пропало под белым покровом. Даже воздух стал белым. Даже сама тишина. Графиня прильнула ко мне, а снежные хлопья все сыпались и сыпались. От этого непрекращающегося скольжения сверху вниз у меня голова пошла кругом. И уже казалось, что снежные хлопья висят в воздухе, а мы вместе с кроватью взмываем в небо.
— Летим, — шептала графиня.
* * *
Вот так и случилось, что у финнов в Тамаландии я летал по небу. Правда, до золотых ворот мы не долетели, потому что неожиданно госпожа Казаала сказала:
— Нам пора. Согласно обычаю, мы должны быть дома до возвращения мужа с медвежьей охоты.
ЧИРИПИШ [6] В северо-западной части Болгарии, в местечке Черепиш (а не Чирипиш, как у Виллемса), действительно есть монастырь XIV века; он стоит у подножия скалы на реке Искър.
Находясь в Софии, я дожидался результата моих переговоров с министерством экономики. Чтобы развеять скуку, я свел знакомство с Гектором Маршалом, профессором-этнологом одного немецкого университета. Это был довольно своеобразный ученый, предпочитавший живые контакты с современниками копанию в первоисточниках. «Не люблю я аборигенов , — говорил он, — зато люблю просто жителей ».
Душа Гектора напоминала журчащий фонтан, и его гомеровское имя совсем ему не подходило.
Я сопровождал его в этнографический музей Софии, где он разыскивал документы, связанные с остатками дионисийского культа. Гектор показал мне любопытные фотографии: фигуры, закутанные в козлиные шкуры и увешанные бубенчиками, со свирепой маской на лице, приплясывая, входят в деревню. Это был праздник весны, который в горах Родопи, на границе с Грецией, отмечают с началом таянья снега. В софийском музее была довольно большая коллекция дионисийских масок, представлявших собой огромные страшные личины. На старых масках Гектор показал мне своего рода ex-voto , благодарственные изображения Девы Марии, святого Кирилла или героев-гайдуков, сражавшихся против турок. На современных же масках красовались фотографии Маркса, Ленина, Сталина и Димитрова.
— Это самый верный знак превращения человека в героя, — заметил Гектор. — Я называю их ex-voto, хотя на самом деле это другое. Настоящие ex-voto — своего рода приношения. А эти портреты приклеивают к маскам с целью присвоить себе силу и власть героя. Тут скорее стремление к свету, своего рода эпифания, богоявление , смысл которого нами, на Западе, утрачен. Посмотрите на медальон с Марксом: во какая бородища, лоб высоченный — как из него не сотворить миф? Ну прямо Зевс в пиджаке!
Читать дальше